ненавидел, но ради Царского Села прощал ему многое'. Мужик это чувствовал и теперь, если пребывание епископа в столице затягивалось, следовал пьяный звонок 'Нашего Друга': 'Не довольно ли? Накатались тут на авто, теперь, пожалуйста, отправьтесь к себе - ходить на своих двоих. Нечего здесь прохлаждаться... '
Чтобы царице неповадно было всерьез поверить в Варнаву, Распутин, всех награждавший прозвищами, назвал Тобольского епископа 'Суслик'; как объяснит Вырубова - 'за некоторую двуличность'. Прозвища Распутина тут же подхватывала царица. По-детски обожавшая конспирацию, Аликс использовала их в переписке с мужем и Аней. Так что Варнава, с легкой руки Распутина, стал для нее всего лишь 'Сусликом' - и в письмах, и в разговорах.
ПАТРИАРХ-ЦАРИЦА
В августе 1915 года царица решает сделать Синод 'нашим'. Но для этого надо наконец свергнуть обер-прокурора Самарина, любимца Эллы и 'московской клики'. И мужик из Покровского с восторгом принимает в этом участие. Схема остается прежней: вызвать Самарина на скандал, заставить напасть на 'наших' и на самого Распутина. Тогда царь будет вынужден принять решение...
Распутин теперь часто встречается с Варнавой в Тобольске. В просторной келье епископа обдумывается действо, которое должно повлечь за собой скандал в Синоде. Повод найден: в Тобольском монастыре похоронен митрополит Сибирский Иоанн. В ознаменование двухсотлетия со дня смерти Синод собрался его канонизировать. Но Распутин договорился с Варнавой, что тот ждать не станет и до официальной канонизации торжественно прославит мощи митрополита. Это прямой вызов Синоду - нетрудно предсказать ярость Самарина... Но сначала надо было втянуть в эту историю царя, и Варнава дал телеграмму в Петроград.
Из показаний Вырубовой: 'Варнава ходатайствовал перед Государем телеграммой о разрешении пропеть величание Иоанну... Государь ответил ему телеграммой: 'Пропеть величание можно, но открывать мощи нельзя'.
Далее все было разыграно, как по нотам. Варнава, будто бы не поняв царя, и величание пропел, и мощи открыл. Самарин немедля вызвал самовольного епископа в столицу для расправы. Заодно обер-прокурор хотел узнать об участии Распутина во всем этом деле.
Началась борьба, исход которой был предрешен. Аликс тотчас пишет мужу: '29 августа... Самарин намерен отделаться от Суслика за то, что мы его любим и он добр к Григорию... Мы должны удалить Самарина и чем скорее, тем лучше, он ведь не успокоится, пока не втянет меня и Нашего Друга в неприятную историю. Это очень гадко... '
Теперь она будет беспрестанно писать Ники, пока он не устранит ненавистного Самарина: '7 сентября... Самарин желает, чтобы Варнава пошел к тебе и сказал бы тебе всю правду о Григории... Ты видишь теперь, что он... только преследует Нашего Друга. Это направлено против нас'.
'Против нас'... Она уже давно не отделяет себя от Распутина...
'9 сентября... Сегодня я видела бедного В<арнаву>. Милый мой, это отвратительно, как С<амарин> обращался с ним... Это прямо неслыханный допрос, и он так гадко отзывался о Григории... и называл Его самыми ужасными словами... Как преступны его слова насчет величания... что ты не имеешь права разрешать такой вещи, на что В<арнава> благоразумно ему ответил, что ты главный покровитель церкви, а С<амарин> дерзко возразил, что ты ее раб... '
Этого было достаточно.
ПОБЕДА!
26 сентября Самарин был уволен с должности обер-прокурора Синода.
26 сентября, выслушав доклад князя Щербатова, Государь объявил ему об увольнении с должности министра внутренних дел.
26 сентября министром стал Хвостов.
28 сентября Белецкий был назначен главой департамента полиции и товарищем нового министра внутренних дел.
Вместо Самарина был назначен Александр Волжин - барин из старинного дворянского рода, ленивый сибарит, вряд ли способный отстаивать собственные взгляды. Но главное - он был дальним родственником Хвостова, что было для Аликс верным доказательством преданности Волжина. Ибо если она верила в кого- то, то верила безоглядно...
Переворот свершился. Важнейшее министерство (внутренних дел), тайная полиция и управление церковью перешли к 'нашим'. Это была победа. Ее победа.
До революции оставалось меньше чем полтора года.
Из донесений агентов: '28 сентября в Петроград прибыл Григорий Ефимович Распутин'.
Он стал совершенно другим - это отметят все, его увидевшие. Как описывает певица Беллинг: 'Когда Распутин вошел в гостиную... я ахнула. Что за царственная осанка... сколько собственного достоинства в поклонах и как деликатно он пожимал руки - совсем новый человек'.
Теперь в мужике была великая важность. Побежден сам Верховный, все недруги сметены 'мамой'. Все узнали его силу! И сына вместо фронта в 'царицын лазарет' пристроить обещали... Всюду он победил!
Из показаний Молчанова: 'У него было чрезвычайно радостное состояние духа от того, что великий князь убран, а Самарин и Щербатов уволены, и... назначен Хвостов, о котором Распутин сказал, что это хороший и близкий ему человек'.
ЗАМЫСЕЛ 'ХОРОШИХ ЛЮДЕЙ'
Но Распутин не знал, что, пока он ехал из Покровского в Петроград, 'хороший и близкий ему человек' уже обсуждал с двумя другими 'хорошими людьми', как превратить мужика в послушную марионетку.
Из показаний Белецкого: 'Сейчас же по опубликовании указа о Хвостове, а затем и обо мне, были поручены сведения о
выезде из Покровского Распутина... И между Андрониковым, Хвостовым и мною состоялась выработка плана наших отношений с Распутиным'.
Но все участники 'выработки плана' ничего не понимали ни в этом мужике, ни в его положении. Белецкий скажет на допросе, что они не представляли 'истинных размеров этой колоссальной фигуры'. Для обоих бюрократов и легкомысленного Андроникова Распутин по-прежнему оставался полуграмотным мужиком, капризом царской четы, привязанной к нему лишь болезнью сына. И они решили попросту использовать Распутина. Их план был прост: давать мужику деньги на пьянки, сделав его таким образом своим платным агентом, и оказывать через него давление на Царское Село. При этом у каждого были и свои собственные тайные планы, которые они скрывали друг от друга, но осуществлять их надеялись также при помощи Распутина.
Эти планы сначала рассорят 'хороших людей', а потом и погубят. Ибо они не понимали, что имеют дело не с мужиком, но со 'вторым я' царицы.
ГОСПОДА УНИЖАЮТСЯ
Как вспоминал Белецкий, 'на другой же день после приезда Распутина в Петроград на квартире Андроникова был устроен обед, и состоялось наше с ним свидание... Не только я, который к этому времени его еще недостаточно изучил, и Хвостов, который... долгий промежуток времени его не видел, но даже Андроников и Червинская были поражены некоторою в нем переменою: в нем было более апломба и уверенности в себе. ?. Из первых же слов Распутин дал понять, что он несколько недоволен тем, что наше назначение состоялось в его отсутствие, и это подчеркнул князю, считая его в этом виновным'.
Они не поняли, что мужик просто издевался над ними. Распутин все время был в курсе интриги с назначением Хвостова и Белецкого. А теперь он играл заставлял гордых бюрократов униженно оправдываться.
И они оправдывались... Андроников, по словам Белецкого, 'довольно умело отпарировал упрек... изъявлением... благодарности за поддержку в нашем назначении; дал понять Распутину, что... мы особо это ценим, и... что его советы и поддержка во дворце сразу нас поставят на правильный путь и охранят от ошибок'. После чего князь 'сейчас же пригласил к столу, начал усиленно потчевать его, подчеркивая особое к нему внимание и уважение'. Как, должно быть, смеялся умный мужик над этими господами!
Он сразу поставил их на место, после чего продолжил издеваться. Во время обеда 'хорошие люди' с изумлением узнали, что 'наши назначения, оказывается, Распутину были известны, и что он против нас ничего не имеет'. Но только они успокоились, только Распутин 'поздравил нас... желая нам успехов служебных', как вдруг он обрушился с упреками на Хвостова - 'когда он к нему приезжал еще в Нижний Новгород... Хвостов даже не дал ему поесть, а у него, Распутина, в кармане тогда было всего 3 рубля... '
Пришлось поунижаться и гордому Хвостову. 'Хвостов ответил, что он не знал... и что Распутину
