В голубых глазах Марии Федоровны засверкали холодные искорки.
- Я уже не раз замечала, что ты говоришь, словно бы из пушкинских стихов. 'Кавказ, Кавказ...' а между тем этот твой поэтический Кавказ полон диких, необузданных племен! Особенно ненадежны иноверцы- мусульмане.- Мария Федоровна распалялась все больше, сверля мужа почти враждебным, чужим взглядом; длинные пальцы ее хищно скрючились, как когти, и, глядя на супругов, трудно было предположить, что эти люди когда-то были молодыми и любили друг друга, беспечно и счастливо путешествовали и просто были близки. Все это для Марии Федоровны, Маши, Машеньки давно уже миновало, угасло, все было похоронено глубоко в недрах памяти, и от их согласия и союза осталась лишь хрупкая видимость.
- Да, да,- твердила она, и рыжая борода мужа топорщилась, щетинилась у нее перед глазами, усугубляя отвращение,- эти мусульмане - наши извечные враги и губители. И дед мой пал в бою с ними! Да ты и сам прекрасно знаешь об этом, господин Белобородое! Знаешь и о предсмертных словах в дневнике моего деда: о том, что главная внутренняя опасность - это вроде бы смирившиеся иноверцы.
- Нельзя всех стричь под одну гребенку! Видеть во всех мусульманах врагов! - Сергей Александрович похолодел при мысли, что он, искавший подозрительной опасности на стороне, в лице казачьего офицера, может оказаться поднадзорным в собственном доме! Он поразился удивительному сходству рассуждений Марии и подосланного соглядатая.
Он чувствовал, что ситуация складывается трудная. Хотя его, начальника уезда, трудно было заподозрить в сочувствии гачагам, тем не менее, его обдуманная осторожность в действиях обращалась в козырь в руках его злонамеренных обвинителей. И если так говорит его собственная жена, чего же ждать от чужих людей...
Сергей Александрович удрученно расхаживал по комнате, теребя бороду, и не сразу заметил Марию, снова стоявшую в дверях.
- В нашем роду не якшались с инородцами и чернью! - по слову выдавила она.
- А мы, а я, по-твоему, кто?
- Вы, испокон веку, либералы! - Мария Федоровна грозно повела указующим перстом перед носом у мужа.- В вашей бело-бородовской родословной нет столбовых дворян, одни выскочки!
Сергей Александрович был оглушен оскорбительным выпадом той, которая некогда благоговела перед ним. Сдерживая закипающий гнев, он спросил как можно спокойнее:
- Ну, а вы?
- Мы - солдаты, прирожденные воины.- Белокурая Мария, выглядевшая моложе мужа, иронически скривила губы.- Хаджар... Хаджар... Мадам Хаджар... Какая же из нее, черной 'татарки', мадам, позвольте спросить? - Мария всплеснула руками и глумливо расхохоталась.
Не глядя на жену, полковник ходил по комнате, раздраженно потирая лоб. Но Мария не унималась:
- Да, да, господин Белобородое, нельзя миндальничать с этими кавказцами! С 'татаркой' этой цацкаться - нельзя! Он вздохнул:
- Стало быть, ты, Мария, придерживаешься совершенно одинаковых убеждений с новым офицером, Николаем Николаевичем !
- А почему бы и нет! Да эту сволочь надо штыками переколоть!
Сергей Александрович осторожно взял ее за тонкое, нежное запястье.
- Переколоть, говоришь?
- Покончить с иноверцами! - кричала Мария почти в истерике.
- А если тут, на Кавказе, христиане и, как ты изволила выразиться, басурмане-татары уживаются друг с другом? Хлеб-соль друг с другом делят? Если клина никакого не вбить меж ними?! Ну, оставим гачагов в стороне, тех, что против нас восстали, но ведь и в мусульманстве просвещенные умы тянутся сердцем к России, Пушкину поклоняются, оплакивают его смерть в стихах... Вот, послушай...
Сергей Александрович направился к шкафу, достал томик Пушкина и извлек из книги вложенную между страницами газету с прозаическим переводом 'Восточной поэмы на смерть Пушкина', принадлежавшей перу Мирза Фатали Ахундова. И зачитал вслух строки:
Разве ты, чуждый миру, не слыхал о Пушкине,
о главе собора поэтов?
О том Пушкине, которому стократно гремела
хвала со всех концов света за его игриво
текущие песнопения!18
Белобородое продолжал читать, голос его набирал силу:
Державин завоевал державу поэзии,
но властелином ее Пушкин был избран свыше...
... Россия в скорби и воздыхании восклицает по нем:
'Убитый злодейской рукой разбойника мира!'
Опуская некоторые куски, полковник дочитал поэму до конца:
... Седовласый старец Кавказ ответствует на песнопения
твои в стихах Сабухия...
Мария Федоровна долго молчала, иронически глядя на мужа.
- Кто таков этот 'Сабухия'?
- 'Сабухи' - псевдоним Мирзы Фатали Ахундзаде, переводчика канцелярии его высокопревосходительства главноуправляющего на Кавказе...
- И что ему, переводчику, до русского поэта? Что ему-то оплакивать?
- Поэт оплакивает поэта. Как Лермонтов.
- Выкинь эти мысли из головы! Думай лучше о долге своем, о достойном и верном служении...
- Что ты имеешь в виду?
- Ты обязан принять решительные меры по пресечению разбоя и мятежа!
- Я никогда не допускал послаблений и нерешительности.
- Как же тогда понять твою столь любезную терпимость к гачагам?..
- А помнишь,- вдруг повернулся к жене Белобородое,- помнишь, ты мне когда-то говорила, что любишь меня... больше всех на свете.
- А теперь,- Мария вскинула голову,- теперь я иная.- Она сделала шаг к мужу, положила руки ему на плечи.- Ты, Сергей, должен употребить свою власть и силу и покончить, наконец, с этой нашей русской сердобольностью, всегда чрезмерной и вредоносной...
Сергей Александрович пытался урезонить жену, даже погладил было по руке, но та резко отстранилась.
- Пусть трепещут твои мусульмане! -выкрикнула она.- Пусть и грузины не затягивают охрипшими голосами на свой лад песни об этих абреках!
Белобородое горько сожалел, что завел с женой этот разговор. Теперь-то невозможно остановить прорвавшийся поток ожесточения, желчи и досады. Разве вернешь Марию в былое состояние блаженного согласия и умиротворенности? Разве мыслимо сейчас обнять ее? Не та была уже Мария, не та. В ней все явственней виделся человек трезвый, с холодным рассудком, и эта новая, незнакомая Мария оттеснила прежнюю - ее молодую женственность, красоту, страсть и что тут поделаешь, как быть, если все меняется в мире,- стало меняться и ее отношение к мужу! Что мог поделать думающий об этой необратимой перемене Белобородое?
Мария Федоровна была женщиной образованной, знала языки, в совершенстве владела немецким,- это обстоятельство было связано не только с образованием, но и с происхождением,- в ее жилах текла и толика немецкой крови.
Мария Федоровна питала враждебное отношение к декабристам, считала вооруженное восстание 1825 года на Сенатской площади 'историческим позором', более того, находила последовавшее наказание, казни и ссылки половинчатой мерой со стороны царя.
Она никак не могла примириться с давним увлечением мужа пушкинской поэзией, с 'опасными' сомнениями и 'крамольными' колебаниями, и стремилась внушить ему мысль о необходимости твердокаменной стойкости в служении самодержавной власти. Она хотела обратить мужа в свою веру! И сколь решительна была Мария, столь же был нерешителен Сергей Александрович.
Волнения в каземате привели к тому, что в чете Белобородовых обозначился раскол: там, по ту сторону борьбы - полное внутреннее единомыслие отважной четы гачагов, здесь, в покоях уездного начальника - враждебное противостояние высокородных супругов!
- Не так, дорогая моя, все просто... Не выкорчуешь мужика, не вырвешь с корнем инородцев, как ты
