Поняв, что он нашел оправдание себе, ощутив какое-то расслабленное успокоение и одновременно брезгливость к себе, Скорцени ответил:
- Я никогда ни с кем не пойду ни на какое сотрудничество.
- Хм... Что ж, пеняйте на себя... Но ответили вы как солдат. Едем.
- Куда? - спросил Скорцени, ощутив, как внутри у него все захолодело; голос, однако, его не выдал - был по-прежнему спокоен.
- Я приглашаю вас на ужин. Пусть ваш последний ужин в жизни пройдет лицом к лицу с вашим врагом.
Он привез Скорцени на вокзал, забитый американскими солдатами шумно, весело, угарно; тут уж, конечно, никакой записи быть не может (ее действительно не было); в офицерском буфете было, однако, пусто; полковник заказал по стэйку', пива и московской водки, пояснив, что русские союзники в Берлине отдали большую партию чуть не за полцены, не знают бизнеса именно сейчас, на гребне б р а т с т в а, надо было б продавать втридорога.
_______________
' С т э й к (англ.) - кусок жареного мяса.
После первой рюмки полковник жадно набросился на мясо, но его манера не была Скорцени отвратительна, потому что он видел в этом характер человека: кто быстро и сильно ест, тот умеет принимать решения, а это дано далеко не многим.
- Знаете, я довольно давно изучаю прессу и радиопрограммы Геббельса, - расправившись со стэйком, продолжил полковник, отхлебнув сухого, беспенного, какого-то вялого американского пива. - И чем дольше я изучал Геббельса, тем яснее мне становилось, что он таил в себе постоянное, глубоко затаенное зерно ужаса перед фюрером... Видимо, поэтому он так безудержно лгал, извращал факты, переворачивал явления с ног на голову, чтобы доказать любой - самый вздорный - постулат Гитлера... Я поднял его досье... Вы знаете историю доктора Геббельса?
- Меня интересовало будущее, полковник... Когда воюешь, постоянно думаешь о будущем, то есть о жизни... В историю обрушиваются только после побед...
- И поражений. Причем я затрудняюсь сказать, после чего нации охотнее всего растворяются в истории, может быть, даже после поражений... Так вот Геббельс. В принципе Гитлер как фюрер государства должен был судить его за каждодневную дезинформацию, ибо хромой уверял народ в неминуемой победе даже тогда, когда кончился Сталинград. И народ верил ему - врать он умел талантливо, он по призванию не пропагандист, а драматический актер, он верил своей лжи, он бы Отелло мог сыграть, право... Я посещал его публичные выступления, знаю, что говорю... Я видел напор, атаку, взлет, но каждый раз во время его речей - а я садился в ложу прессы, близко от него, - я порой замечал в его пронзительно-черных, круглых глазах ужас. Да, да, ужас... Он вспыхивал и моментально исчезал... Но он вспыхивал, Скорцени... Просмотрев в Нюрнберге досье, которое мы на него собрали, я порадовался своей наблюдательности... Нет, я не хвастаюсь, это в общем-то не в характере американца, мы прагматики, а хвастовство слишком женственно, это угодно порабощенным народам, лишенным права на свободу поступка... Вам известно, что наиболее талантливым оратором, громившим Гитлера в середине двадцатых годов, был именно Геббельс?
- Этого не может быть, - отрезал Скорцени, сделав маленький глоток пива. - Не противополагайте его пропаганде - свою, это недостойно победителей.
- Изложение фактов - пропаганда?
- Вы пока еще не назвали ни одного факта.
- Назову... Имя Штрассера вам, конечно, знакомо?
- Вы имеете в виду изменника или эмигранта?
- Изменником вы называете истинного создателя вашей национал-социалистской рабочей партии Грегора Штрассера?
- Истинным создателем партии был, есть и останется фюрер.
- А вот это как раз пропаганда. Я дам вам архивы, почитаете... Архивы, Скорцени, страшнее динамита... Именно поэтому - и я понял, что вы догадались об этом, - мы приехали сюда, на вокзал, из-под записи, чтобы ничего не попало в архив: я дорожу вами, потому что вы уже Скорцени... А когда Гитлер начинал, он был Шикльгрубером, вот в чем беда... И состоял на к о н т а к т е у капитана Эрнста Рэма - в качестве оплачиваемого осведомителя... Не надо, не дышите шумно ноздрями, я же сказал - вы познакомитесь с архивами... Я нарочито огрубляю проблему, называя фюрера осведомителем политического отдела седьмого, баварского то бишь, округа рейхсвера. Скорее Шикльгрубер был неким агентом влияния, он работал в маленьких партиях, о с в е щ а я их Рэму, который руководил всеми его действиями... Вы не слыхали об этом, конечно?
- Я слыхал... Это ваша пропаганда...
- Если прочитаете документы - измените свою точку зрения или останетесь на своей позиции?
- Если документы истинны, если я смогу убедиться - с помощью экспертиз, - что это не ваша фальшивка, я соглашусь с правдой, но во имя будущих поколений немцев я никогда - публично - не отступлюсь от того, чему служил.
- То есть, вы п о к р о е т е проходимца только потому, что вы ему служили?
- Не я. Нация. Нельзя делать из немцев стадо баранов, даже если фюрер и был, как вы утверждаете, на с в я з и у изменника Рэма.
- Факты измены Рэма вам известны? Или предательства Штрассера? Не надо, Скорцени, не прячьтесь от себя... Я продолжу про Геббельса, иначе мы с вами заберемся в дебри, а я вывез вас с санкции охраны на два часа фактор времени, ничего не попишешь. Так вот, после ареста Гитлера, когда он сидел в ландсбергском <санатории> - так называли тюрьму, где он отбывал год после мюнхенского путча двадцать третьего года, - братья Штрассеры обосновались в Руре и начали битву за рабочий класс, партия-то была <рабочая> как-никак... И, между прочим, преуспели на севере Германии. Но более всего им там мешал блестящий оратор, представлявший интересы <Дойче фолькспартай> - доктор Йозеф Геббельс. Он поносил нацистов и Гитлера с такой яростью, он произносил такие страстные речи против вашей идеи, что Штрассер пошел ва-банк: узнав, что Геббельс нищенствует, живет на подаяния друзей, он предложил ему пост главного редактора газеты национал-социалистов с окладом двести марок. И Геббельс принял это предложение. Более того, он стал личным секретарем Грегора Штрассера. Об этом вам известно?
- Я не верил.
- Но слыхали об этом?
- Да.
- И о том, что Гиммлер был личным секретарем <эмигранта> Отто Штрассера, тоже слыхали?
- Я знаю, что Гиммлер руководил ликвидацией изменника Грегора Штрассера и санкционировал охоту за эмигрантом Отто. Про другое - не знаю.
- Не знаете, - задумчиво повторил полковник. - Еще водки?
- Нет, благодарю.
- Пива?
- Если можно, кофе.
- Конечно, можно, отчего же нельзя...
Полковник попросил принести кофе, достал алюминиевую трубочку, в которой был упакован кубинский <упман>, раскурил толстую сигару и вздохнул:
- По профессии я адвокат, Скорцени. Моя проблематика в юриспруденции любопытна: защита наших нефтяных интересов в Латинской Америке. Я провожу с вами эту беседу потому, что меня интересует ваша концепция национализма... Что это за феномен? Однозначен ли он? В Латинской Америке вот-вот произойдет взрыв национальных чувствований, а мы к этому, увы, не готовы. Вот я и решил проработать эту проблему с вами - австриец, отдавший свою жизнь немцам.
- Я не знаю, что такое <австриец>, - сразу же ответил Скорцени, такой нации не существует. Есть диалект немецкого языка, австрийский, а точнее говоря - венский. С этим смешно спорить, а нации не существует, это чепуха.
- Хм... Ладно, бог с вами, - усмехнулся полковник. - Давайте я, наконец, закончу с Геббельсом... Вам известно, что именно он предложил исключить из партии Гитлера? В двадцать пятом году? И его поддержали помимо братьев Штрассеров гауляйтеры Эрик Кох, Лозе, Кауфман?
