- Потому что мне нравится эпатировать собеседников, че'. Здоровая старость - форма эпатажа. Мечтаю лишь о том, чтобы умереть здоровым: пусть сердце остановится во сне, упаси всевышний от болезней... Меня несколько смущает ваша национальность, дон Макс... Позвольте и я, в свою очередь, задам вопрос: почему вы - с вашим-то испанским - представились мне <гринго>?
_______________
' Ч е (аргент. жаргон) - человек, парень.
- Вам нужен компаньон... Начинать компаньонство со лжи? И потом я хочу познать судьбу континента, действительно хочу... Очень не любите американцев?
- Каждому в отдельности - симпатизирую, милые, доверчивые дети, а всех вместе - боюсь. Какая-то слепая устремленность дела, сплошная духовная бронированность... Что вас привело в Кордову, че?
- Я же сказал: желание познать судьбу континента... Я филолог, моя специальность - немецкий и испанский языки, чуть-чуть понимаю по-польски...
- Здесь неподалеку живет поляк, дон Эухенио Запаньский, вполне милый человек...
- Кто по профессии?
- Ассенизатор. Прибыльное дело, в дерьме он открыл золотое дно... Где учили немецкий?
- В Берлинском университете.
- Очень престижно. Кстати, университет в Кордове тоже был открыт в семнадцатом веке, великолепная библиотека, удивительный архив, совершенно не проработанный. Там есть целая подборка: <Немцы в Аргентине>, однако никому ни до чего нет дела, только бизнес, вернее, его зыбкая тень, погоня за иллюзией. Женаты?
- Нет.
- И никогда не были?
- Нет.
- Значит, как и я, лишены счастья отцовства, че?
- Да, - чуть поколебавшись, ответил Штирлиц. - Лишен.
- Но у вас были дети? Просто вы их мало видели?
- Вы меня верно поняли.
- Вам неприятно об этом говорить, дон Макс?
- Горько.
- Сколько вам лет?
- Сорок шесть, дон Хосе.
- Выглядите значительно старше.
- Зато умру здоровым.
- Постучите по дереву, че.
Штирлиц прикоснулся к старинному столу, побарабанил по нему пальцами:
- Ничто так легко не угадывается, как возраст дерева.
- Возраст моды, - поправил профессор. - Дерево старше моды. Этот стол начала девятнадцатого века, но дерево, я полагаю, вылеживалось лет двадцать, лучшая чилийская порода... Кстати, искусство мебельного производства здесь налаживали швейцарские и немецкие иммигранты... В Кордове живет дон Клаус Манрат, потомок первых иммигрантов из Швабии, лучший краснодеревщик континента...
Штирлиц кивнул, поинтересовался:
- Вы что предпочитаете в компаньоне: слушателя или развлекателя?
- Конечно, слушателя, - улыбнулся, наконец, Оренья. - Где вы встречали старика, лишенного лихорадочного желания научить человечество уму-разуму? Сколько сможете платить за комнату?
- Я бы не сказал, что я состоятельный <гринго>, - ответил Штирлиц. Чем меньше, тем, конечно, лучше...
- Скажем, сто пятьдесят песо в месяц? Это вас устроит? Еду будем готовить попеременно, через день. Рыба крайне дорога, не обещаю, а мясо у нас самое дешевое в мире, на доллар можно купить килограмм, всего в два раза дороже батона. Мясо, зелень, хлеб и вино. Устраивает, дон Макс?
- Еще как, дон Хосе!
- Идите осматривайте свою комнату, полагаю, она вам понравится. Но прекраснее всего мое патио, здесь так прекрасно под солнцем, тишина и пахнет спелым виноградом - даже весной. Если вас станут убеждать, что виноград не имеет запаха, - не верьте, чушь и нежелание видеть окрест себя прекрасное.
- Запах ощущают, профессор.
- Неверно. Ассоциативно вы видите громадную, светящуюся изнутри желто-зеленую гроздь, угадывая на плодах капли дождя, они подобны следам от слез на щеках загорелого карапуза, потерявшего мячик...
- Как вы прекрасно сказали... Это строка из хорошей поэзии...
- О, че, если б я обладал поэтическим даром! Каждый латиноамериканец считает себя поэтом, и это главное заблуждение наших народов. Поэзия удел избранников, сладостная трагедия индивида.
- Я обязательно должен зарегистрироваться в полиции? - спросил Штирлиц.
- Зачем? - профессор пожал плечами. - Если вы не контрабандист, живите себе на здоровье, нет большей гнусности, чем общение с людьми в мундирах...
Назавтра Штирлиц отправился в библиотеку университета, передал хранителю архива дону Эрнандесу записку от профессора Оренья, получил запыленные папки с документами, посвященными немцам в Аргентине, и погрузился, наконец, в свое привычное, давно, впрочем, забытое состояние: прикосновение к листам бумаги, испещренным словами, таящими в себе правду и ложь - одновременно, ибо в каждом факте сосуществует истина и фантазия, расхожее мнение и свидетельство очевидца.
В документации, подобранной, как показалось Штирлицу, весьма квалифицированно, утверждалось - со ссылкой на секретные архивы португальского двора, - что в команде Магеллана было много немцев, среди которых выделялись Ганс Варгу (в корабельном журнале его называли <мастер Ансе>; был командиром артиллерии на шхуне <Консепсьон>) и помощник капитана на <Виктории> Йорг. В сноске, написанной готикой, не подтвержденной ссылкой на источники, подчеркивалось, что именно немец и воскликнул ту знаменитую фразу, которая определила открытие Нового Света: <Монте виде!> - что значит: <Вижу гору!> Отсюда - <Монтевидео>, столица Уругвая; обозначено немцем, им сюда и дорога!
Особенно много страниц - в связи с экспедициями в Южную Америку было уделено перечислению блюд в аристократическом дворе Нюрнберга: <Впервые в Европе именно здесь в середине шестнадцатого века (1519-1525 годы) мы находим первое упоминание об американском 'перце', 'форели с шафраном', 'южных пряностях'. Уже с конца пятнадцатого века немецкие купцы из Равенсбурга Фуггер и Вельсер начали широкие торговые связи с Испанией и Португалией. Якоб Фуггер вкладывал деньги в горные предприятия Тироля, Венгрии, снабжал золотыми монетами папскую курию; именно он финансировал избрание на императорский трон Карла Пятого (это стоило ему семь миллионов золотых франков), именно он первым в Европе, утверждалось в документе, начал последовательную южноамериканскую экономическую политику, именно ему принадлежит концепция к о л о н и а л ь н о й торговли со вновь открытым континентом.
Несмотря на то, что экспедиция в направлении Моллукских островов, которую финансировали Фуггер и Вельсер, кончилась неудачей и Вельсер, не пережив катастрофы, умер, племянник Антон продолжил дело Фуггера вместе с испанцами; благодаря ему первый немец Ганс Брунбергер достиг берегов Аргентины и основал здесь первую немецкую семью, - и было это в 1526 году! Именно Антон Фуггер был первым европейцем, который начал освоение индейского континента - от Чинчи в Перу до Магелланова пролива и Чили. Трудно сказать, почему он расстался с конкистадором Писсаро в 1531 году; может быть, не обладал столь железными нервами, как его покойный дядя? Это вполне можно допустить, если пристально вглядеться в те его портреты, что сделаны Гольбейном и Гансом Малером, - размытость форм рта вполне предполагала в нем мягкость, невозможную для настоящего политика, посвятившего себя открытию для нации нового, совершенно еще необжитого континента. Антон избрал свой путь: он принял участие в открытии как Патагонии, так и Пампы: Пусть другие ищут Серебряные Горы; я хочу найти всего лишь плодородные земли'. Прекрасная мысль, которую надо было подтвердить твердостью; увы, это ему не было суждено свершить.
В экспедиции дона Педро Мендосы по реке Ла Плата приняли участие уже восемьдесят немцев. Каждому понятно, что так называемые 'австрийцы' и 'нидерландцы', упоминаемые в летописях, на самом деле были саксонцами и выходцами из Бремена>.
Это замечание насторожило Штирлица, пахнуло той <немецкостью>, которую так пропагандировали в рейхе.
