<А я бы ответил иначе, спроси он меня, а не Кристу. Я бы ответил так: 'Фокус - власть; люди - подданные. Скрипка слишком нежна и хрупка, чтобы позволить мне ощущать свою силу'. Каждый о своем, - подумал он, - а обгаженный - о горячей ванне>.
Фокусник был маленький, сутулый, причем он не и г р а л сутулость, он действительно был таким, с круглыми водянистыми глазами; веки набухшие, видимо, болен парень, почки или сердце.
Он достал из кармана старого, лоснящегося фрака пачку <Дукадо>, открыл ее, вынул сигарету, протянул людям, сидевшим ближе всех к нему, попросил пощупать - достойным жестом, ничего от клоуна, который хочет рассмешить собравшихся, нет, просто человек делает свою работу: <Сейчас я стану вас дурить, а вы поймайте меня, попробуйте-ка, тогда можете освистать, прогнать взашей, опозорить, только сначала поймайте, вы же за этим пришли сюда; когда вы смотрите мою работу, вам более всего хочется з а м е т и т ь, как я дурю вас, бедные вы мои люди, но я не доставлю вам этого удовольствия, не ждите; фокус - математика, ее понимают единицы из миллионов; наука избранных; холодная, отрешенная, а потому чуть снисходительная к другим, но очень при этом требовательная>.
Сигарету фокуснику вернули, он легко бросил ее в угол рта, сжевал, достал следующую и так же легко, поймав ее ртом, прожевал, словно кусок торта. И так он сжевал все сигареты, одну за другой, - двадцать штук; он не стал икать, хвататься за живот, изображая резь в кишечнике (Роумэн, кстати, ощутил ее), или падать на пол, дрыгая ногами, а можно было бы: здесь любят предметное выявление состояния, люди платят деньги за то, чтобы в и д е т ь.
Он постоял несколько секунд в задумчивости, обводя притихших посетителей своим грустным взглядом, а потом - неожиданно хлопнув ладонями над головой - начал пускать из носа, ушей, рта клубы табачного дыма, а после выплюнул на пол к у с о к огня и, не поклонившись даже, ушел, потому, видимо, что над ним слишком уж животно смеялись...
- Ты заметил, какие у него руки? - спросила Криста.
- Да. Странно, у него испанские руки. В Прадо... - начал было он и запнулся. - В Прадо, - повторил он, - ты можешь заметить, что у тех испанцев, которые позировали Эль Греко, Гойе, но особенно Мурильо, апостольские, указующие руки. У этого - такие же.
- Ты споткнулся, когда помянул Прадо... Почему? Оттого, что именно там меня видели с Кемпом?
- Да.
- Ты думал, что упоминанием Прадо можешь обидеть меня?
- Да, пожалуй. Но мне самому тоже было неприятно произносить это слово, хотя я так любил его раньше...
- Отведешь меня завтра в Прадо?
- Конечно.
- Я там р а б о т а л а, - сказала Криста чуть не по слогам, поэтому не смела смотреть живопись.
- Ты хочешь сейчас выговориться про свою р а б о т у? - спросил он. Можешь, если тебе это надо.
- Я не знаю, чего я хочу, милый... Не сердись... Я должна тебе рассказать...
Она не успела закончить, потому что вышел второй фокусник, испанец, и все зрители зааплодировали ему, выражая свою симпатию сдержанным дружеским <оле!>
Этот вел себя иначе: слишком ломко поклонился (<Я так смеюсь, подумал Роумэн, - давно я так не смеялся, целую вечность, с того дня, когда Штирлиц сказал о Прадо>), слишком фамильярно подмигнул хозяину, слишком резко выбросил в сторону правую руку и, чересчур ф о к у с н и ч а я, провел левой рукой по большому и указательному пальцам сплошную красную линию каким-то особенным, очень мягким и ярким мелком - получился рот. Затем он надел на безымянный палец куклу, и красный рот начал диалог со смешным, встрепанным человечком. Р у к а смешила гостей, рассказывала про собравшихся какие-то истории. Потом брат хозяина, Доминго, вынес клетку с огромным попугаем, и начался разговор троих, а после сам хозяин вытащил громадную голову из папье-маше. Теперь разговаривали уже четыре существа - встрепанный человечек на безымянном пальце, рот, составленный из указательного и большого, попугай и голова из папье-маше. Фокусник был недвижим, только заметно, как резко напряжена его шея: чревовещание - трудная профессия, не меньше шести часов ежедневных репетиций, а когда же он, бедный, бегает в поисках антрепренеров?!
- Это искусство, - сказала Криста, зааплодировав первой.
Чревовещатель заметил это; кукла и красный рот немедленно повернулись к ней:
- Мы нравимся вам, сеньора? Спасибо, нам очень приятно, что мы пришлись по душе такой гвапе', свои-то мало что понимают в нашем искусстве, свои никогда не ценят при жизни артистов, только чужаки отмечают в нас талант, правда? - обратился встрепанный человечек к попугаю.
_______________
' Г в а п а (исп.) - красавица, душенька.
- Ходер' - ответил тот, - истинная правда.
_______________
' Х о д е р (исп.) - ругательство.
- А ты эмигрируй! - воскликнула страшная голова из папье-маше.
В зале притихли: такого рода шутки были не по душе Пуэрто-дель-Соль'.
_______________
' П у э р т о - д е л ь - С о л ь - площадь в Мадриде, где находилась франкистская охранка.
- Оле! - крикнул Роумэн и зааплодировал. Все засмеялись успокоение кто-то р и с к н у л первым, слава богу, на мне никакой ответственности, однако от аплодисментов люди воздержались, ограничились одобрительным <оле!>, к делу не пришьешь, да и потом голос в толпе езде надо доказать, а ж е с т заметить значительно легче, - в каждом ресторане ночью появляются шпики из секретной полиции, кто знает, нет ли их и сейчас?
- Меня заставляли репетировать встречу с тобой, - сказала Криста. Ты не представляешь себе, как это было унизительно... Они спросили, правда ли, что я люблю тебя. Я ответила, что ты просто хороший партнер в постели...
- Да?
- Ты понимаешь, отчего я именно так ответила?
- Нет.
- Потому что палачам никогда нельзя показывать, кого ты любишь. Они обязательно этим воспользуются, будут ж а т ь именно на это, выкручивать руки, сулить, доказывать, унижать... Я знаю, я испытала это на себе, потому что просила за па...
- Я знаю.
- Я понимаю, что знаешь. Но ты дослушай меня все-таки. Я не скрывала своей любви к нему. Более того, я объясняла им, за что я люблю... любила папочку... Я пыталась рассказать им, какой он умный, честный, красивый, как он добр к людям... Понимаешь? Я рассказала им такое, что они смогли использовать в тюрьме - против папы. Они пугали его, что я тоже арестована... Иначе откуда бы они узнали такое о нем?
- Ты рассказывала об этом Гаузнеру?
- Ему тоже. Ты ведь теперь, наверное, знаешь имена всех, кому я рассказывала про папу...
- Да.
- Ох, как хорошо, что ты так ответил, милый...
- А как бы я мог ответить иначе?
- Ты мог солгать.
Он покачал головой:
- Ложь укорачивает жизнь.
- Когда как.
- Ты имеешь в виду <ложь во спасение>?
- И это тоже.
- Может быть. Только я всегда стараюсь говорить правду.
- Даже когда говоришь со своими агентами?
- Да, - он усмехнулся. - Им-то как раз довольно трудно врать, они здесь очень высокие люди, могут меня перепроверить... А что касается Гаузнера... Ты слышала три хлопка?
- Какие?
- Когда ты стояла на балконе?
- Да. Я подумала, что вы обмываете сделку... Гаузнер очень любит обмывать договор... Обязательно открывает бутылку шампанского...
