которых найдутся такие, чьи прелестные сверкающие глаза способны, могу тебя уверить, отвлечь любого астролога от созерцания звездного неба. Моя сестра, с которой я хочу познакомить тебя, — вожак этой стаи. У нее есть почитатели при дворе, и, хоть мне и не пристало восхвалять ее, она слывет одной из первых красавиц нашего времени.
Лорд Гленварлох не мог отказаться от приглашения, так как присутствие в этом обществе людей, о которых он был столь низкого мнения, было желанным для знатной дамы, одной из самых блестящих красавиц того времени. Он согласился, что было неизбежно, и очень прият но провел день в кругу прелестных веселых дам. Весь этот день он был кавалером сестры своего друга, очаровательной графини Блэкчестер, стремившейся к превосходству в царстве моды, власти и ума.
Она была значительно старше своего брата и, вероятно, отпраздновала уже шесть пятилетий. Но утраченная молодость с лихвой искупалась тщательностью и изысканностью ее нарядов, сшитых всегда по последней заморской моде, и особым даром использовать все известные ей ухищрения, чтобы выгодно оттенить свои черты и цвет лица. При приемах во дворце она, как и все леди ее круга, прекрасно знала, каким тоном в зависимости от настроения монарха следует отвечать на его вопросы, касавшиеся нравственности, политики, науки или носившие просто шутливый характер; говорили, что она употребила немало усилий и личного влияния, чтобы добиться для своего супруга высокого положения, которого старый подагрический виконт никогда не мог бы приобрести при помощи своего заурядного ума и поведения.
Этой леди было гораздо легче, чем ее брату, примирить такого молодого придворного, как лорд Гленварлох, с привычками и обычаями столь новой для него сферы. Во всяком цивилизованном обществе женщины высокого звания и выдающейся красоты задают тон в манерах, тем самым оказывая влияние также и на нравы. К тому же леди Блэкчестер пользовалась влиянием при дворе или над двором (ибо трудно было обнаружить его источник), что создавало ей друзей и заставляло трепетать тех, у кого могло бы зародиться желание примкнуть к стану ее врагов.
Одно время поговаривали, что она тесно связана с семьей герцога Бакингема, с которым ее брат и сейчас очень дружил; и хотя в отношениях между графиней и герцогиней Бакингем наступило некоторое охлаждение, так что их редко можно было видеть вместе, и первая из них, по-видимому, стала вести довольно уединенный образ жизни, — ходила молва, что влияние леди Блэкчестер на всесильного фаворита не уменьшилось вследствие ее разрыва с его женой.
Наши сведения о тайных придворных интригах той эпохи и о посвященных в них лицах не настолько обширны, чтобы мы могли высказать свое мнение по поводу различных слухов, порожденных вышеописанными обстоятельствами. Достаточно сказать, что леди Блэкчестер оказывала большое влияние на окружающих как благодаря своей красоте и уму, так и благодаря общепризнанному таланту в плетении придворных интриг, и Найджелу Олифанту недолго пришлось испытывать на себе ее власть, чтобы стать рабом привычки, повинуясь которой столь многие мужчины в определенный час устремляются в определенное общество, не ожидая и не получая от него никакого удовлетворения, а тем более развлечения.
В течение нескольких недель он вел такой образ жизни. Ресторация была неплохим вступлением ко дню, полному забот, и молодой лорд скоро понял, что, хотя там не всегда собиралось безукоризненное общество, все же она представляла собой самое удобное и приятное место для встречи со светскими знакомыми, с которыми он совершал прогулки в Хайд-парк, посещал театры и другие увеселительные места или присоединялся к веселому, блестящему обществу, собиравшемуся у леди Блэкчестер. И он не испытывал больше отвращения и угрызений совести, которые прежде заставляли его останавливаться в нерешительности на пороге заведения, где разрешались азартные игры, — напротив, он начал свыкаться с той мыслью, что нет никакого вреда в созерцании этих забав, если только соблюдать умеренность, а потому, рассуждая логически, не могло быть никаких возражений и против участия в них, разумеется при тех же ограничениях. Но молодой лорд был шотландец, с ранних лет привыкший к размышлению и совершенно неспособный к поступкам, связанным с легкомысленным риском или расточительной тратой денег. Расточительность не была его врожденным пороком, и вряд ли он мог приобрести его в результате воспитания. Его отца охватывал благородный ужас при мысли о том, что сын когда-нибудь приблизится к игорному столу, но, по-видимому, он больше боялся того, что Найджел станет удачливым игроком, нежели неудачливым. Согласно его взглядам, во втором случае игра имела бы конец — правда, печальный — потерю земного богатства, тогда как в первом зло, которого он страшился, все увеличивалось бы и подвергло бы опасности как тело, так и душу.
На чем бы ни были основаны опасения старого лорда, они подтверждались поведением его сына, который, начав с наблюдения за различными азартными играми, постепенно пристрастился к ним, играя на небольшие ставки и заключая пари. Нельзя также было отрицать, что его звание и ожидавшее его богатство давали ему право рисковать несколькими золотыми (ибо он никогда не зарывался) в игре с людьми, которые с такой готовностью ставили свои деньги на карту, что можно было подумать, будто они легко могут позволить себе их утрату.
Случилось так — или, быть может, согласно распространенному поверью, злой гений Найджела устроил так, — что его игре неизменно сопутствовала удача. Он был умерен, осторожен, хладнокровен, обладал хорошей памятью и умел быстро производить вычисления; к тому же он обладал смелым, бесстрашным характером, и всякий, кто бросил бы на него хотя бы беглый взгляд или обменялся с ним несколькими словами, едва ли осмелился прибегнуть в игре с ним к обману или запугиванию. Когда лорд Гленварлох выражал желание играть, с ним играли по всем правилам, или, как принято было говорить, начистоту; и когда он видел, что счастье изменяет ему, или когда он не хотел больше рисковать своим состоянием, самые заядлые почитатели Фортуны, посещавшие дом monsieur le chevalier de Saint Priest Beaujeu, не решались открыто упрекать его в том, что он вставал из-за стола с выигрышем. Но после того как это повторилось несколько раз, игроки стали выражать друг другу недовольство по поводу осторожности, равно как и удачи молодого шотландца, и он далеко не пользовался популярностью в их обществе.
Укреплению этой весьма дурной привычки немало способствовало то обстоятельство, что она избавила гордого по природе лорда Гленварлоха от необходимости обременять себя долгами, которые при его длительном пребывании в Лондоне в противном случае стали бы неизбежными. Ему приходилось просить министров о выполнении некоторых формальностей для придания законной силы королевскому приказу, и хотя ему в этом не могли отказать, дело затягивалось, и Найджел начинал думать, что ему противодействуют какие-то тайные враги. Повинуясь собственному побуждению, он уже хотел во второй раз явиться во дворец с королевским предписанием в кармане и обратиться к его величеству с просьбой объяснить ему, допустимо ли, чтобы медлительность чиновников делала осуществление королевского великодушия невозможным. Но лорд Хантинглен, добрый старый пэр, который уже раньше оказал ему такую бескорыстную помощь и которого он время от времени посещал, убедил его отказаться от подобного рискованного шага и спокойно ожидать решения министров, что должно было избавить его от обивания лондонских порогов.
Лорд Дэлгарйо присоединился к отцу в попытках отговорить своего юного друга от вторичного посещения дворца, во всяком случае до тех пор, пока он не помирится с герцогом Бакингемом.
— Я предложил свою скромную помощь в этом деле, — сказал он, обращаясь к отцу, — но мне не удалось уговорить лорда Найджела сделать хотя бы один шаг на пути к примирению.
— Клянусь честью, я считаю, что юноша прав, Малколм! — решительно сказал старый шотландский лорд. — Какое право имеет Бакингем, или попросту сын сэра Джорджа Вильерса, требовать почтения и покорности от человека, чей славный род на восемь поколений древнее его рода? Я сам слышал, как он без всякой видимой причины назвал лорда Найджела своим врагом, и я никогда не посоветую юноше сказать ему хоть одно дружеское слово, пока тот не возьмет обратно свои враждебные слова.
— Я дал лорду Гленварлоху точно такой же совет, — ответил лорд Дэлгарно. — Но я думаю, ты согласишься со мной, дорогой отец, что наш друг подвергнется очень большой опасности, если еще раз: явится во дворец, имея такого врага, как герцог. Не лучше ли предоставить мне попытаться смягчить неприязнь, которую некоторые льстецы внушили герцогу по отношению к нашему другу?
— Если тебе удастся убедить Бакингема в том, что он заблуждается, я впервые смогу сказать, что среди придворных существуют доброта и честность. Я уже не раз говорил тебе и твоей сестре, что о жизни при дворе я очень невысокого мнения.
— Можешь не сомневаться, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь Найджелу, — промолвил лорд
