Дэлгарно. — Но не следует забывать, мой дорогой отец, что мне приходится пользоваться более медленными и осторожными средствами, чем те, благодаря которым ты снискал благосклонность короля двадцать лет тому назад.
— Клянусь честью, боюсь, что ты прав, — ответил отец. — Уверяю тебя, Малколм, скорее я лег бы в могилу, чем стал сомневаться в твоей честности и благородстве; но почему-то честная, бескорыстная служба не встречает теперь при дворе такого же признания, как в дни моей молодости, и все же ты идешь в гору.
— О, в наше время уже нельзя служить так, как в старину, — сказал лорд Дэлгарно. — Миновала пора ежедневных восстаний и ночных покушений, столь модных при шотландском дворе. Ваша быстрая и решительная помощь монарху со шпагой в руке больше не нужна, и она показалась бы такой же неуместной, как ваши старомодные слуги на придворном маскараде с их гербами, мечами и щитами. К тому же, отец, слишком поспешное изъявление верности имеет свои неудобства. Я слышал из уст самого короля, что когда вы пронзили кинжалом предателя Рутвена, вы действовали так неосторожно, что кончик кинжала на четверть дюйма вонзился в королевскую ягодицу. Рассказывая об этом, король всегда потирает раненое место и цитирует свое «infandum… renovare dolorem». note 103 Но виной тому старая мода, которая заставляла вас носить длинный лиддсдэйлский кинжал вместо короткого пармского. Однако, мой дорогой отец, вы называете это беззаветной и доблестной службой. Я слышал, что король целых две недели не мог сидеть прямо, хотя в его парадное кресло были положены все подушки Фолкленда, не считая подушек, присланных мэром Данфермлайна.
— Это ложь! — воскликнул старый граф. — Чистейшая ложь, кто бы ее ни выдумал! Правда, со мной был мой боевой кинжал, а не шило, подобное вашему, которым можно только ковырять в зубах. А что касается поспешности — черт возьми! — как тут не спешить, когда короли вопят, словно недорезанная курица: «Измена! Убивают!» Но вы, молодые придворные, ничего не смыслите в этих делах; вы немногим лучше зеленых гусей, которых привозят из Индии: вся служба их заключается в том, чтобы повторять все, что говорят их хозяева. Вы стая хвастунов, льстецов и шептунов. Ну что ж, я стар и не могу изменить своим привычкам, не то я бросил бы все, чтобы снова услышать, как шумит Тэй, низвергаясь водопадом на скалы в Кэмпси-Линн.
— Но вот уже звонит обеденный колокол, отец, — сказал лорд Дэлгарно, — и если повар не пережарил оленину, которую я прислал вам, эти звуки не уступят ей в нежности.
— Тогда следуйте за мной, юнцы, если хотите, — сказал старый граф. Он вышел из беседки, в которой происходил этот разговор, и зашагал к дому в сопровождении двух молодых людей.
Беседуя с Найджелом с глазу на глаз, лорд Дэлгарно без труда отговорил его от немедленного посещения дворца, однако на сделанное им предложение сначала представить его герцогу Бакингему лорд Гленварлох ответил решительным и презрительным отказом. Его друг пожал плечами с видом человека, считающего, что он дал своему упрямому другу самый лучший совет и снимает с себя всякую ответственность за последствия его упорства.
Что касается отца, то его стол и самое лучшее вино, которое лилось более щедро, чем следовало бы, были к услугам его молодого друга, так же как советы и помощь в ведении дела. Однако влияние лорда Хантинглена было скорее кажущимся, нежели реальным; он сам относился так беспечно к использованию доверия, приобретенного им в результате доблестного спасения жизни короля, а фаворитам и министрам монарха так легко было противодействовать его влиянию, что за исключением двух-трех случаев, когда король был захвачен врасплох, как в деле лорда Гленварлоха, королевская щедрость никогда не распространялась ни на него самого, ни на его друзей.
— Никогда еще не было человека, — уверял лорд Дэлгарно, лучше знавший жизнь английского двора и видевший, в чем заключается недостаток его отца, — который с такой легкостью мог бы подняться до самых вершин счастья, как мой бедный отец. Он приобрел право построить лестницу, ступеньку за ступенькой, медленно, но верно, так чтобы каждая милость, которую он испрашивал для себя из года в год, в свою очередь становилась опорой для снискания королевской благосклонности в следующем году. Но твое счастье не должно разбиться о те же скалы, Найджел, — говорил он обычно в заключение. — Хоть я не обладаю такими средствами, чтобы оказывать влияние, какими обладает, или, вернее, обладал, мой отец, пока он не разменял их на бочки с испанским вином, соколов, гончих и прочую дрянь, я гораздо лучше, чем он, умею извлекать выгоду из того, чем я обладаю. И все это, мой дорогой Найджел, должно служить твоим интересам. Не удивляйся и не обижайся на меня за то, что ты видишь меня теперь реже, чем прежде: началась охота на оленей, и принц хочет, чтобы я чаще сопровождал его. Я не должен также забывать и герцога, чтобы иметь возможность замолвить за тебя словечко, как только представится случай.
— Я не нуждаюсь ни в каких ходатайствах перед герцогом, — мрачно произнес Найджел. — Я уже не раз говорил это.
— Но я ведь употребил это выражение в таком же смысле, неблагодарный и подозрительный спорщик, — возразил Дэлгарно, — в каком я сейчас стараюсь замолвить перед тобой словечко за герцога. Разумеется, я имею в виду только то, что я согласен с любимым изречением нашего королевского властелина: «Beati pacific!». note 104
Уже не раз беседы лорда Гленварлоха со старым графом и с его сыном принимали подобный оборот и приводили к таким же результатам. Иногда ему казалось, что благодаря отцу и сыну, не говоря уже о менее заметном и менее показном, но едва ли менее могущественном влиянии леди Блэкчестер, его дело, значительно упростившееся, могло бы быть несколько ускорено. Но было одинаково невозможно сомневаться в грубоватой честности отца и в пылкой, в'сегда готовой к услугам дружбе лорда Дэлгарно; нелегко было также предположить, что леди, оказавшая ему такой милостивый прием, откажет в своей поддержке, если она сможет принести пользу для его дела. К тому же Найджел был убежден в правдивости слов лорда Дэлгарно, часто указывавшего на то, что каждый мелкий чиновник, через руки которого должно пройти его дело, считая фаворита его врагом, будет стараться заслужить похвалу и чинить всевозможные препятствия, и лорд Гленварлох сможет преодолеть их, только проявив стойкость и терпение, если он не предпочтет помириться, или, как выразился лорд Дэлгарно, заключить мир с герцогом Бакингемом.
Найджел мог бы обратиться за советом к своему другу Джорджу Гериоту, и он, несомненно, воспользовался бы этой возможностью так как уже неоднократно имел случай убедиться в его благоразумии, но, зайдя к нему после их совместного визита во дворец, он застал достопочтенного горожанина за поспешными приготовлениями к путешествию в Париж по очень важному делу, связанному с его ремеслом; это был специальный заказ королевского двора и герцога Бакингема, суливший большую прибыль. Упомянув имя герцога Бакингема, честный ремесленник улыбнулся.
— Я был уверен, — сказал он, — что его немилость будет недолговечной. Лорд Гленварлох выразил радость по поводу их примирения, заметив, что ему было очень мучительно сознание того, что мейстер Гериот из-за него навлек на себя немилость всесильного фаворита и мог даже подвергнуться преследованиям с его стороны.
— Милорд, — сказал Гериот, — для сына вашего отца я сделал бы многое. Но поистине, насколько я знаю самого себя, во имя справедливости я поступил бы так же и пошел бы на такой же риск, на какой я пошел ради вас, в деле, касающемся гораздо менее важного лица. Но так как мы должны расстаться на некоторое время, я предоставляю дальнейшее ведение этого дела вашему собственному благоразумию.
И они сердечно распрощались друг с другом.
В положении лорда Гленварлоха произошли также и другие заслуживающие внимания перемены. При его теперешнем образе жизни и приобретенной им привычке к развлечениям жилище его, расположенное так далеко в Сити, представляло значительные неудобства. Быть может, он стал немного стыдиться своей каморки у пристани возле собора святого Павла, и ему захотелось поселиться в доме, более приличествующем его положению. Для этой цели он нанял небольшую квартиру возле Темпла. Впрочем, он даже немного пожалел о своем поступке, когда заметил, что его отъезд огорчил Джона Кристи и опечалил его радушную и услужливую хозяйку. Первый из них, делавший все с серьезным и мрачным видом, выразил только надежду, что все у них пришлось по вкусу лорду Гленварлоху и что он уезжает не из-за их недостойного невнимания к нему. Но в глазах миссис Нелли блеснула слеза, — когда она перечисляла всевозможные улучшения, которые она произвела в квартире специально для того, чтобы сделать ее более уютной для его светлости.
— Большой корабельный сундук, — сказала она, — перенесли наверх в мансарду лавочника, хотя
