Туфли матери вязли в песке.
Грудь старшего пионервожатого покрывал бесцветные волосы.
Марина рыдала, шершавые пальцы зажимали ей рот.
Прибой дотянулся до пыльного сапога участкового, слизнул с него пыль, заставив заблестеть на только что выглянувшем солнце…
Ее звали Мария. Маша. Машенька.
Волны земной любви… Они исходили от нее, незримые, теплые и упругие, как пенящийся морской прибой.
Первая любовь обрушилась на Марину в пятнадцать, когда необычайно жаркое лето свернуло листву московских тополей, размягчило асфальт, пахнуло печным жаром из раскаленных дворов.
Три месяца назад умер Игорь Валентинович, в Ленинграде родился Маринин брат Николай, в соседнем двухэтажном доме был яростный пожар, сожравший девять квартир, Володька Хомутов уехал с родителями на Кубу, Марина экстерном заканчивала музыкальную школу.
— Будь умницей, с тетей Верой повежливей, не дури, занимайся, дверь запирай, когда уходишь, — бабушка еще раз посмотрелась в свое любимое зеркало, поцеловала Марину в лоб и, сдвинув к локти надетую на руку сумочку, зацокала к двери.
Узкоплечий, но коренастый племянник дяди Володи поднял перетянутый ремнями зеленый чемодан, подмигнул Марине и, изогнувшись, отставляя руку, двинулся следом.
Сдвинув лениво колышащийся тюль, Марина вышла на балкон.
Внизу стояла зеленая «Победа», белобрысый шофер, загнав папиросу в угол хмурого рта. Открывал багажник.
Появилась бабушкина соломенная шляпка, выплыл скособочившийся Рома.
Прищурившись, бабушка помахала Марине:
— На улице осторожней! У Веры до поздна не сиди!
Широко расставив ноги, Рома опустил чемодан в черную дыру, шофер запоздало двинулся помочь ему.
Потом все трое исчезли в машине, она заурчала и, раздвинув играющих в расшибец мальчишек, уползла под арку.
Марина вернулась в прохладную комнату, скинула тапочки, и босая запрыгала на липком от растопившейся мастики паркете:
— Одна! Одна! Одна!
Ее отражение прыгало в бабушкином трюмо: белое коротенькое платье в синий горошек, вьющиеся каштановые волосы до плеч, худые загорелые руки.
Бабушка уехала на две недели, оставила соседке семьдесят рублей с просьбой «посматривать». Марина подбежала к телефону, набрала номер.
— Але? — нараспев протянула Вера.
— Вер! Бабуля уехала.
—Уже?
— Ага.
— Счастливая. Ну чо, ты придешь?
— Конечно.
— Приходи пораньше, поможешь торт сделать.
— Какой?
— Ореховый.
— С кремом?
— Обязательно…
Вер, а кто еще будет?
Танька, Ольга и ты. Может Мишка с Олегом зайдут.
— Нормально.
— Приходи…
— Пока.
Марина положила трубку, села к инструменту, полистала ноты.
С балкона сквозь тюль текла жара, внизу кричали мальчишки, клавиши пахли нагретой слоновой костью, большие часы. висящие над пианино, громко тикали.
Лукавые четверти мазурки были хорошо знакомы, но играть не хотелось.
Разыскав брошенные тапочки. Марина сбегала к соседке.
— Только ты сразу не трать, Мариночка, — нравоучительно склонила голову набок Вероника Евгеньевна, протягивая сложенную пополам десятку, — Кушать у тебя есть что?
— Бабуля на неделю наготовила.
— Держи в холодильнике, а то прокиснет в момент…
— Я знаю, теть Вер.
Марина купила на Петровке три пачки серебристого, покрытого изморозью эскимо, одну съела, запивая ледяной, бьющей в нос газировкой, две других сунула в пакет с тремястами граммами развесного шоколада и побежала домой.
Сунув шоколад с мороженым в холодильник, пошла в ГУМ, толкаясь в потной толпе, купила Верке пластинку Караклаич, голубую шапочку для купания и капроновые чулки.
Пухлой веснушчатой Вере исполнялось пятнадцать, Марина была на полмесяца старше…
— Мы уже все скомбинировали! — похвалилась Вера, распахивая дверь и с треском вырывая зубами из яблока добрую треть, — Навай… пноходи…
— Прожуй, подавишься, — усмехнулась Марина, перешагивая обитый войлоком порог.
— Угу…
Они прошли в комнату, посреди которой посверкивал стеклом накрытый стол. На кухне что-то громко жарилось и в чаду мелькала оплывшая фигура Вериной мамы.
— Ух ты, платье милое какое. — проговорила Вера, глотая и слегка кривя смешливые губы, — Софи Лорен, прямо..
Марина опустилась на диван, стала распаковывать большой сверток.
Она была в белом, матерью сшитом платье, волосы перехватила белой лентой, слегка напудрилась из фарфоровой пудреницы и подкрасила губы бабушкиной розовой помадой.
— Эт что, мне все? — хихикнула Вера, присаживаясь рядом.
— Тебе. Держи.
Марина сунула ей пластинку.
— Эт кто?
— Караклаич.
— Во, спасибо. Давай заведем…
— И вот еще, погоди…
— Шапочка! У меня нет, как раз…
— И вот. Тоже тебе.
— Ну, Маринк, куда мне столько…
— А главное — гляди… закрой глаза…
Вера сморщилась и отвернулась, тряхнув длинной косой.
Марина положила ей на колени небольшой альбом для марок.
— Ой. Марин, спасибо…
— Расти большой, не будь лапшой… вобщем, поздравляю…
Марина чмокнула ее в щеку и пошла на кухню:
— Здрасьте, теть Наташ…
Тяжело дышащая туша в фиолетовом халате повернула к Марине красное лицо с едва различимыми щелками глаз:
— Мариночка, здравствуй… Ишь ты, красивая какая сегодня. Уехала бабушка?
— Уехала.
