— Надолго?
— Недели на две.
— Во, благодать-то! — утробно заквохтала туша, лихо переворачивая шипящие в масле антрекоты, — А не страшно?
— Что я, маленькая что ли…
— Молодец. Ты проходи к Вере, тут угарно…
Шесть часов наступили быстро.
— Ну вот, — яростно шепнула Марине Вера, с грудой подарков выходя из весело болтающего коридора, — Сеструху свою притащила.
— И что?
— Да ничего, старуха ведь…
— А сколько ей?
— Двадцать три…
— Кошмар…
Когда вошла ОНА, Марине вдруг стало зябко и весело.
Глаза их встретились, улыбка сошла с красивого лица Марии, черные дуги бровей дрогнули:
— Аааа… это наша знаменитая пианистка?
— Очень знаменитая, — смеясь, пробормотала Марина.
— Мария, — она подошла ближе и мягкие пальцы крепко сомкнулись вокруг Марининых.
— Марина.
— Какие у тебя красивые подружки, Вер.
— А я что, некрасивая? — хихикнула Вера.
— И ты тоже…
Она была худая, как и Марина, но тело отличалось большей неподвижностью, движения его длились плавно и размеренно.
— Можно мне здесь?
— Конечно.
Мария села напротив Марины и время окостенело, комната, стол. лица девчонок, — все стягивалось к этим черным пристальным глазам, к красивому. слегка надменному рту…
Марина не понимала что с ней происходит.
Выпили сидра, пришли мальчишки, принесли сухого.
Выпили невкусного сухого.
Уплыла Веркина мать, стемнело, кто-то завел Дина Рида, кто-то плюхнул в Маринину тарелку огромный клин торта, кто-то, дурачась, заговорил голосом Райкина, а пристальные глаза все смотрели, смотрели, словно нанизывали на два черных луча.
— Ты давно играешь? — спросила она сквозь хриплый голос Дина Рида.
— С детства, — улыбнулась Марина, разглядывая ее индейское лицо, обрамленное прямыми блестящими волосами.
— Нравится музыка?
— Конечно.
— А что больше?
— Бах и Шопен.
Мария кивнула и положила в рот кусочек печенья. К торту она не притронулась.
— А я тебя у Тани никогда не видела. Даже и не знала, что у нее такая взрослая сестра.
— Правильно. Я тут не живу. Так, приезжаю иногда..
Ее руки неторопливо ломали печенье:
— Ты с родителями живешь?
— С бабушкой. Но она шас уехала. К маме. В Ленинград.
Рука с печеньем остановилась на полдороге к губам:
— Как же она тебя оставила?
— А что такого. Я не маленькая.
— Справляешься?
— А чего там. Я все умею.
— Молодец. Я вот до сих пор готовить не научусь.
— Почему?
— Муж избаловал.
— Он хорошо готовит?
— Да. Лучше любой бабы.
— Ты давно замужем?
— Три года.
— Хорошо быть замужней?
Мария усмехнулась, лениво потягиваясь:
— Ничего хорошего.
— Почему?
Мария неторопливо подняла из-за стола свое гибкое тело:
— Когда выйдешь замуж — поймешь. Пошли покурим на лестницу…
Марина двинулась за ней.
— Куда это вы? — спросила пунцовая от смеха Ольга.
— Сейчас придем…
На лестнице было темно и прохладно, Мария достала из сумочки сигареты, протянула Марине:
— Куришь?
— Нет, — улыбнулась Марина.
Чиркнула спичка, высветив индейское лицо:
— Честно говоря, не помню когда была на таком девишнике.
— А что?
— Да смешно до слез. Дети вы. Правда, завидно немного…
Она затягивалась, разглядывая Марину:
— Ты очень красивая. Как принцесса.
Марина улыбнулась:
— Ты красивее.
Дым со смехом пошел у нее изо рта:
— Спасибо… У тебя мальчики есть?
— Неа.
— Почему?
— Да ну… Неинтересно с ними…
— Понятно.
— Маша, а где ты такие брюки достала?
— Нравятся?
— Очень. Это ведь новая мода.
— Хочешь такие?
— Дорогие, наверно…
— Матерьял тридцать и шитво десятка.
— Дорого.
— Чего ж дорогого?
Марина пожала плечами.
Тонкий палеи щелкнул по сигарете, стряхивая пепел:
— Послушай, а у тебя инструмент дома есть?
— Конешно.
— Давай сбежим к тебе, ты мне поиграешь? А то тут с тоски помрем.
