Но Водяной сказал: «Ты жена мне, Агнетте, ты родила мне семерых детей, как же нам быть с ними?» И Агнетте крикнула: «Ты троих заберешь, я возьму четверых – пусть им родной будет земля». Но он покачал безобразной жабьей головой своей: «Нет, я троих заберу, и троих я отдам, но, сокровище честно деля, мы седьмого должны разрубить пополам».
В ту ночь никто из жителей поселка не спал, в домах жгли огни до рассвета и молились, а на заре черный пруд забурлил, вода его покраснела от крови, и со дна всплыло искалеченное, изуродованное тело ребенка – седьмой, самой младшей дочери Агнетте и Водяного. И Агнетте страшно закричала и бросилась в море с высокой дюны, а жители Пилькоппена, потрясенные таким злодейством, кинулись к своим лодкам. Сразу несколько десятков рыбачьих шхун вышли в море и залив. Даже в пруд забросили десяток сетей, чтобы снова изловить Водяного и сжечь его на костре. Но Водяного так и не поймали. В одну из сетей попался только его серебряный плащ, полный рыбьей чешуи. Рыбаки привезли плащ на берег, и, когда развернули, чешуя, подхваченная ветром, разлетелась во все стороны, а с ней в Пилькоппен и окрестные поселки пришла чума. Это была месть Водяного. Много народа умерло от болезни, чума свирепствовала на косе два долгих года, и на старом немецком кладбище у шоссе до сих пор можно еще встретить могилы, где стоят одни и те же даты 1709 и 1710 годы. Так что ошибиться, кто лежит под теми плитами, нельзя.
Юлия умолкла. В баре тоже все молчали.
Мещерский первым нарушил эту странную хрупкую тишину:
– Юленька, оказывается, вы прекрасный рассказчик.
Кравченко хмыкнул, подошел к стойке и заказал Базису еще порцию водки. В этот момент в бар вошел Линк, поздоровался со всеми дружелюбным кивком и тоже направился к стойке. Базис тут же засыпал в кофеварку молотого кофе.
– Я прежде думала, нам с Ильей эта история пригодится для нашего бизнеса, – Юлия невесело усмехнулась. – Мы ведь даже вывеску хотели сначала сделать тут «Отель «У Водяного». Но потом как-то передумали… Я ведь в этих краях не чужая. Все детство мое прошло здесь, на косе. У меня тут тетка родная жила с мужем, они на консервной фабрике работали, так что… Литовцев тут до перестройки немало жило. Сейчас все за шлагбаум, в Ниду, перебрались, а прежде… Они много чего порассказывали. Вздор, конечно, глупости. Но мы с Ильей все же решили, зачем местных гусей дразнить? И сменили вывеску на ту, что сейчас. Хотя в этом дурацком «Пане» гораздо меньше колорита.
– А что, значит, это еще не конец? У истории про Водяного есть продолжение? – спросила Катя.
Глава 18
ВОДЯНОЙ – ВЕРСИЯ ВТОРАЯ
– Это конец легенды. Но, кроме сказок, рассказывают также и о весьма реальных и довольно загадочных событиях, порой случавшихся в этих местах в прошлые годы, ну еще при немцах, – неожиданно подал голос Базис.
Все взоры тут же устремились на него. Катя заметила, что и Чайкин слушает теперь с любопытством. Но Базис не стал торопиться. Подлил из кофеварки горячего кофе Линку.
– И какие же это реальные события, Илья? – тревожно спросил Мещерский.
– А такие, что были случаи, когда тут при весьма странных обстоятельствах пропадали дети, подростки. Некоторых так больше и не видели. А некоторых потом находили мертвыми, и всегда непременно возле воды или в воде.
– Ты-то, ну ты-то откуда про все это знаешь? – спросил Кравченко. – Ты же нездешний…
– Я тут живу уже шесть лет. Пока мы тут строились с Юлей, много чего наслушались. Жена вон вам сказку рассказала, а я факты приведу. Например, еще в начале века, когда в соседней литовской Ниде обосновалась колония художников из Кенигсбергской художественной академии…
– Ну, про художников-то ты откуда знаешь, Илюха? – снова не выдержал Кравченко.
– Тихо ты, – зашипела Катя. – Дай послушать, интересно! Илья, дорогой, продолжайте, пожалуйста.
– Сюда на косу многие известные художники немецкие, между прочим, любили приезжать, работали здесь. Приезжали писать этюды, многие на летний сезон привозили свои семьи, снимали в Ниде, в Росситене, в Пилькоппене дома. Сначала все вроде бы шло хорошо, колония процветала. Но потом вдруг случилось несчастье. Пропала десятилетняя дочка одного из художников. А спустя три недели пропала еще одна девочка, четырнадцати лет. Она отправилась на велосипеде из Росситена в Ниду на субботние танцы. Велосипед ее потом нашли в дюнах, недалеко от пляжа. А тело спустя некоторое время шторм выбросил на берег.
– Она что же, утонула? – спросил Мещерский.
– Говорили, вроде бы утонула. Про нашу Дашу Нефедову, между прочим, тоже сначала говорили: уехала. Потом: утонула. А когда после шторма на труп ее наткнулись и увидели своими глазами, что с ее телом сделали, то…
– Ты собираешься провести какие-то параллели с событиями почти столетней давности? – спросил Мещерский.
– Никаких я параллелей не провожу, – усмехнулся Базис. – Вы же о продолжении истории спрашивали. Так вот… Позже, когда Мемельский край уже к Германии присоединили, был тут на косе, летний спортивный детский лагерь.
– Гитлерюгенда, тот самый? – спросила Катя.
Базис глянул на Линка и кивнул: тот самый.
– Выращивали там цветы фюрера, будущее рейха. – Базис хмыкнул. – А детки под руководством воспитателей маршировали строем под барабан, плавали, на мотоциклах по пересеченной местности гоняли и особенно планеризмом увлекались, модным в начале тридцатых и новым видом спорта. Ну вот, был-был этот «югендовский» рай, а потом его вдруг взяли и закрыли.
– Ну, война, наверное, помешала, – предположил Мещерский.
– Война гораздо позже началась, и почти до сорок четвертого года ее тут, в Восточной Пруссии, никто особо и не нюхал, – отрезал Базис. – А лагерь закрыли летом тридцать восьмого года из-за трагической
