– Если вы считаете, что я трус… Ладно, что головой качаете, что я, не вижу, что ли? Да, я трус, мне просто охота жить, как, впрочем, и вам тоже. А про Клима я так вам скажу – если кто и верит тут в сказки, так только не он. И знаете почему? У него голова тыковкой затесана.
– А Дергачев?
– Понятия не имею, он мне не говорил, – снова хмыкнул Чайкин. – Его, по-моему, здесь никто, кроме одной особы, не колышет. У него вся стенка над кроватью фотографиями обклеена: он с ней в обнимку то на диване, то на теплоходе. То они вдвоем, то втроем с ребенком.
– С кем? – спросила Катя. – О ком вы?
– О ком вы меня спрашиваете? О Дергачеве и бывшей его. Ее, кажется, Марта зовут, она немка местная. Ну, к хозяйке нашей приезжает, неужели не видели? Маленькая такая, с кудряшками, на Золушку похожа. Она ж его жена бывшая.
– Они разве были женаты?
– Ну жили – какая разница? Жили в гражданке, кого это сейчас колышет?
– А ребенок? Вы сказали – ребенок на фотографии? Чей он?
– Да их. Маленький такой карапуз на снимке, годовалый, наверное. Что вы на меня так странно глядите?
– Ничего, – ответила Катя, – просто вы сказали мне потрясающую новость. А куда же он делся? Ведь у Марты нет никакого ребенка, она одна, у нее только жених.
Чайкин снова пожал плечами:
– Я не знаю. Я вообще у них всего три дня живу. Дергачев о себе особо не распространяется. Я тут пару слов ляпнул насчет девицы его на фото, ну похвалил, так он мне снова едва в зубы не въехал. Ну, потом пивка дернули, помирились. Он так вообще-то ничего, но иногда на него словно что-то находит.
Из тумана окликнули Чайкина – звали расписаться в протоколе за понятого. Появился Катюшин. Катя все прочла по его лицу и решила пока не лезть с вопросами. Если надо, и так скажет.
– Глухо у соседей. – Катюшин вытер со лба капли пота. – Все на рынке были. Никто ничего. Моя хата с краю. Вот заразы! Ну, что молчишь, ромашка? Презираешь, не удостаиваешь внимания? Думаешь, ты умная, ты права была, ты предупреждала, а Катюшин, придурок круглый, слушать ничего не хотел, ушами хлопал?
– Не пори ерунду, Клим.
– Поймаю – убью эту тварь! А там пусть хоть к стенке меня ставят самого. Свинца у меня, падаль, досыта наглотается!
– Сначала поймай. И прекрати истерику. – Кате было неприятно видеть Катюшина вот таким. – Возьми себя в руки, ну!
– Не кричи на меня.
– Я не кричу. Я хочу, чтобы ты успокоился, не психовал. Истерикой все равно никого не воскресишь и ошибки не поправишь. Что сделано – то сделано. Ты просто сам для себя сейчас должен понять, Клим. Не молоть языком, как раньше, не валять дурака, а понять.
– Что?
– Что это твой участок. И твои люди. И ты за них в ответе. Ты их единственный защитник, вот что. Ты же сам говорил, что эти, – Катя кивнула в туман на голоса милиционеров, – здесь чужие. Приедут и уедут, как и мы. А ты останешься. И поселок ваш останется, и люди ваши, и все ваши легенды, и ваше море, и жизнь, и сказки. И только ты можешь что-то сделать для того, чтобы они так и остались сказками, а не превращались вот в такой кровавый кошмар.
Катюшин молчал, а Катя не знала, что еще ему сказать.
– Ладно, Клим, – произнесла она устало.
– Ладно, – кивнул он, – садись в машину. Там наши закончили. Муж твой везде расписался, где только мог. Грамотный. Я его сейчас позову. Отвезу вас назад в гостиницу. И… – он глянул на Катю. – Ладно, не расстраивайся, я все понял, не дурак. Только… я просто не знаю, что делать. За что хвататься?
– И я не знаю, – Катя вздохнула. – А в таких случаях… Знаешь, что наш Серега Мещерский говорит? Надо делать то, что первое приходит в голову. Серега у нас жуткий фаталист. Но иногда прямо в точку попадает. Давай и мы так попробуем, а? Давай для начала допросим знаешь кого?
Она хотела сказать – Дергачева. Слова Чайкина о ребенке не давали ей покоя. К тому же Дергачев был тогда в церкви, и Крикунцова – Катя в этом сейчас была просто уверена – тогда испугалась именно его.
– Ага, его и допросим, – моментально согласился Катюшин. И лицо его сразу просветлело. – Я с Ильей сам давно хотел потолковать. Он кое-что объяснить должен, если, конечно, сможет, не запутается. Ты мужу сейчас шепни, чтобы он в гостинице Юльку задержал как-нибудь. Ну, пусть зубы ей заговорит как требовательный клиент. А то я ее характер знаю. Без нее ничего не обойдется, всюду ей надо свой нос сунуть. А у меня… у нас с тобой к Илье особый разговор будет.
– Какой это особый? – встревожилась Катя. Планы ее рушились. Стремление Катюшина сразу после обнаружения нового трупа браться именно за Базиса, казалось ей не сулящим ничего хорошего.
– Конфиденциальный. – Катюшин распахнул дверь «газика». – Айда, ромашка, садись, я твоего сейчас вызову, и едем. Где наша не пропадала?
– Да ты что, Клим? Белены, что ли, объелся?!
Двери автомастерской были плотно закрыты. Их закрыл Катюшин, едва они вошли в гараж. Илья Базис, невыспавшийся и хмурый, как туча, на предложение поговорить отреагировал не слишком охотно. В холле гостиницы снова толпился народ – многие дальнобойщики уезжали, расплачивались. Сдавали ключи от номеров. Поэтому Юлию даже не пришлось отвлекать пустой болтовней – она и так была целиком поглощена расчетами с клиентами.
