– Друзья, – Катя поняла, что пора вмешаться, – я что-то окончательно потеряла нить вашего жаркого спора. Собственно, что вы друг на друга кричите?
– Как что? Он меня в убийцы записал, посадить хочет. – Базис погрозил участковому кулаком. – Руки коротки. Сам такой, понял? Девчонка-то тогда в церкви нас всех, всех тогда…
– А только вчера Клим говорил мне, что Крикунцова вообще не могла что-то видеть по тем трем убийствам, – примирительно заметила Катя, – ее в это время здесь просто не было, она находилась в интернате, и это можно легко проверить.
Базис осекся, хлопнул себя по бедру.
– Точно! Точно ее не было. Так что ж тогда? – Он гневно сверкнул глазами на Катюшина.
– Если девочка действительно что-то видела, то это может быть связано только с последним случаем – убийством Преториус, – продолжала Катя.
– Ну? – Базис хмурился. – Ну правильно, конечно!
– Но одна из жертв, Светлана Пунцова, действительно часто бывала в вашем гараже, Илья, – тихо сказала Катя. – И все дело в том, что к юным хорошеньким девушкам вы действительно неравнодушны. Я хоть и недолго здесь, но тоже успела это заметить.
– Ну, слабость моя. Ну и что дальше? Убить меня за это, расстрелять? В маньяки записать? Ну, нравятся мне нимфетки, да. Ну, «Лолиту» читал, проникся. Юлька вон моя даже книжку спалила в камине от злости – и смех и грех. Ну и что?
– Ничего, – ответила Катя. – Просто иногда полезно бывает самому выяснить до конца, о чем думают окружающие, но не говорят вслух.
– Да я знаю, что тут про меня болтают, знаю! От зависти все. Покоя им не дает, что я на ноги встал, что дом вон какой отгрохал, что дело у меня свое, что я ни от кого не завишу, что не спился, как некоторые!
– Да не ори ты, – поморщился Катюшин, – и так тошно.
– Тогда, если тошно тебе, давай выметайся из моего гаража. Это моя собственность, и ты быть тут права не имеешь. Ишь ты, подозревает он меня, позорит при людях! Как надо что – мотоцикл свой поганый починить или машину, – так ко мне, а как… Эх ты, – Базис с презрением смотрел на Катюшина, – а еще другом я тебя своим считал!
– Да если бы я тебе другом не был, я б с тобой не тут говорил, а там, понял? – Катюшин кивнул на закрытые двери гаража. – И не один бы, а со следователями.
– Ну да, а сейчас ты просто так, взял ведро помоев и на меня хлобысть… Перед женщиной меня унизил, перед гостьей моей!
Катя повернулась и пошла из гаража. Больше присутствовать при этом она не хотела. Это было как раз то самое, чего в глубине души так боялся участковый Катюшин. Глядя на перекошенное от гнева и обиды лицо Базиса, Катя с тоской поняла, что это только начало.
«Полный мрак, Серега», – объявил Кравченко Мещерскому как раз в ту минуту, когда Катя открывала дверь в свой номер. Кравченко сидел на неубранной постели, Мещерский устроился напротив на стуле возле открытого окна. Со стороны причала все еще доносился вой милицейских сирен.
– Сразу будем вещи укладывать, – спросил Кравченко, завидев на пороге Катю, – или подождем?
– Мы остаемся здесь, – сказала Катя.
Мещерский тяжело вздохнул.
– О чем ты хотела с нами посоветоваться? – спросил он.
– Господи, сначала, конечно, об этом новом убийстве. А теперь даже не знаю, с чего начинать. Представляешь, Чайкин сказал мне, что, оказывается, у Марты и Дергачева, которого вы с колокольни сняли, был ребенок! И куда-то делся. – Катя коротко поведала новости.
– Ну и что? – спросил Кравченко. – К бочке-то с утопленницей какое это имеет отношение?
– Сереженька, – Катя села напротив Мещерского, – ну вот ты что думаешь? Я все сделала, как мы с тобой хотели. Поговорила с Баркасовым – массу сплетен почерпнула. Потом с Чайкиным, вот только что с Ильей нашим – они там в гараже до сих пор с Катюшиным отношения выясняют. Может, еще и подерутся. Если дальше так пойдет и если в поселке еще кто-то умрет, они тут просто есть друг друга начнут живьем от страха и ненависти. Сереженька, ну скажи же что-нибудь. Ведь у тебя бывают эти самые…
– Проблески сознания, – фыркнул Кравченко.
– Озарения, Сереженька. Ведь ты размышляешь о том, что тут творится, о том, что сегодня случилось. – В голосе Кати теплилась надежда. – Ну скажи… Что первое пришло тебе на ум, когда ты сегодня узнал об убийстве?
– Катя, милая, я не дельфийский оракул. – Мещерский грустно улыбнулся. – Честно признаться, я спал как сурок. В девять только от шума за окном проснулся, от сирен. Спустился вниз, а тут Вадька вон меня огорошил… Что первое мне в голову пришло? То, что тот, кто убил эту больную девочку, сильно рисковал. Ему ведь крупно повезло, что Крикунцова была одна и что рядом не было соседей. Но они ведь могли и дома быть. А времени для убийства он на этот раз не выбирал, нет. Он даже не уверен был: правда ли то, что говорила девочка, или это ее больной вымысел. Он, как мне кажется, гадал точно так же, как и мы, – что же она видела, если действительно видела? Но он не стал ни ждать, ни выяснять. Он решил сразу и как можно скорее заставить ее замолчать. И отсюда, мне кажется, напрашивается вывод…
– Какой? – ревниво спросил Кравченко.
– Что совершенно неожиданно для себя он оказался на грани разоблачения. И еще такой вывод, что ему, Катя, есть что терять. Поэтому он рискнул по-крупному, стремясь убрать от греха даже такого вот спорного, ненадежного свидетеля. Чтобы обезопасить себя и по-прежнему быть в тени. И еще я думаю, Катя, вот что, – Мещерский вздохнул. – Смерть Крикунцовой, как бы цинично это ни звучало, ничего сейчас не меняет и ничего не дает. Надеяться на то, что смерть этой бедняги станет отправным пунктом разгадки всего дела, – заблуждение. Ведь тогда в церкви, когда мы с ней столкнулись, это была чистая случайность.
