Темный инстинкт

обидит семью, если будет чувствовать себя ее главой. Поэтому я спокойна и за будущее Алисы, и за брата тоже. Петр сумеет распорядиться деньгами лучше их и сумеет о них позаботиться.

– Григорий Иванович, кажется, спас Петра в детстве?

– Да. И Петя благодарен ему и помнит это.

– Марина Ивановна, а все-таки, почему вы сначала хотели написать завещание и разделить ваше имущество в равных долях (я ведь правильно понял?) между… кстати, а кого вы внесли в свой ненаписанный список?

– Всех.

– И Корсакова тоже? – Кравченко посмотрел ей в глаза.

– Нет, всех, кроме него. А почему я хотела написать завещание… Да потому, что в моей семье в отношениях между теми, кого я люблю, многое изменилось с тех пор, как я вышла замуж за Андрея. Я же чувствовала, о чем они все думают. Я знала: некоторые даже считали меня… – Зверева осеклась, стиснула руки. – Ладно, я и такое от них стерпела бы, лишь бы… Но я не могла видеть, как в их жизнь входит ненависть! Я хотела этим завещанием примирить их всех – и мужа, и ребят, и Гришу, и… Чтобы они знали, что они по-прежнему дороги мне, одинаково дороги, что я не делаю различий между ними и хочу всем только добра.

– Но когда вас отговаривали, ваш муж был еще жив. И являлся по закону сонаследником вместе с усыновленным вами Новлянским. А как он реагировал на все это?

– Он? – Зверева нахмурилась. – Я, право, не знаю.

– Не знаете?

– Мы с Андреем никогда не говорили на тему денег. Он был гордый мальчик, считал, что это – ниже его достоинства.

– Но он пользовался вашими…

– Он пользовался мной как муж женой, а я им как жена мужем. Мы были совершенно равны, нам было вместе хорошо и только. А потом, больше всего на свете Андрей хотел петь. И петь очень хорошо, стать лучшим, самым лучшим из всех, положить к своим ногам оперную сцену. За деньги, дорогие мои друзья, даже за очень большие деньги, такой славы не купишь. К счастью.

– Ну да, голос его… конечно… Ну ясно, Марина Ивановна. Если я был бестактным и назойливым, простите. А теперь вот о чем я хотел бы поговорить. А что вы сами думаете по поводу убийства Майи Тихоновны?

– Я ничего не думаю, Вадим. Я отупела. Словно Лотова жена, я превращаюсь в соляной столб. Я даже плакать о ней не могу – не то что думать!

– Но как вам все-таки кажется: это убийство направлено против вас или…

Мещерский покачал головой: не мудри, выражайся яснее. Зверева, видимо, тоже не поняла вопроса, глаза ее тревожно перебегали с травы на их лица, с их лиц – на бурые стволы сосен, ее так и притягивала луна…

– Ну скажем иначе. – Кравченко подумал секунду. – Влияние Майи Тихоновны было на вас достаточно сильным, если даже в таком важном деле, как распоряжение собственным имуществом, вы предпочли послушаться ее совета…

– Она всегда была мне как сестра. Мы дружили с молодости. Она была так предана, любила меня беззаветно. С ней можно было говорить обо всем, даже о самом личном. С Гришей я так не могу – он добрый, тоже любит меня, но он ведь только собой занят, у него ветер в голове. Он же сущий Нарцисс – его женщины ужасно избаловали. А Майка… Господи, да иногда мне казалось, что она лучше меня знает то, что мне нужно. Она была такая чуткая, такая мудрая, такая добрая.

– Но сегодня утром вы, кажется, сказали ей, что некоторые ее советы вы предпочли бы не слышать, и я так понял, что и не исполнять, – кротко заметил Мещерский.

– Вы нас подслушивали? – Зверева резко обернулась к нему. – Вы?

Он густо покраснел.

– Так получилось, я не хотел.

– Возможно, это мы сами слишком громко говорили, – быстро согласилась она, но глаза ее недобро блеснули. – Значит, сами виноваты.

– Майя Тихоновна сегодня утром уговаривала вас не совершать какой-то опрометчивый поступок.

– Это к делу не относится.

– К какому делу? – Кравченко наблюдал за ее лицом – черты его ожесточились, Зверева начинала гневаться, и это ему не нравилось, потому что гнев-то был напускной, а под ним скрывалось… Эх, прав, Серега, искренности мало в людях.

– К тому, чем вы так интересуетесь: к моему несуществующему завещанию. Заверяю вас: мы говорили совершенно о другом.

Кравченко видел, спрашивать: «О чем вы говорили?» – бесполезно. И он заметил, тяжело вздыхая:

– Ее убили спустя час после вашего разговора.

Певица молчала.

– Марина Ивановна, а что за деньги отвозила в Красково Майя Тихоновна? Она вам еще за завтраком об этом напомнила, – спросил он после вынужденной паузы.

– Деньги? Ах это… Это она имела в виду дела нашего благотворительного фонда: помощь сиротам, детским домам, школам-интернатам. Этим занимается наш фонд при Русском музыкальном обществе, председателем которого я являюсь. В Краскове тоже есть детское учреждение, ну и когда еще в прошлом году Майя ездила туда по моим делам насчет дачи, я попросила ее отвезти туда уже не помню какую сумму.