– Вы видели, как гражданин Файруз покидал ее спальню?
– Нет.
– А кто-то еще при вас, кроме домработницы и секретаря, входил к гражданке Зверевой?
– При мне больше никто. Она вообще никого не хотела видеть.
– Почему же?
– Я же сказал – ей нездоровилось, вчера к ней даже «Скорая» приезжала, можете проверить.
И снова длинная пауза в разговоре. Затем новый вопрос помощника прокурора:
– Теперь о поясе от ее халата. Где он был, когда вы вошли?
– Вы же сами видели, где.
– Отвечайте, пожалуйста.
– Это было самое первое, что бросилось мне в глаза тогда… Даже не труп на постели, не подушка на ее лице, а… У нее есть халат… был… Алый такой, под цвет покрывала. Так вот. Пояс от него был перекинут через… ну, на люстре такие штуки, чтобы подвески хрустальные держать, – гнутые, бронзовые. Пояс свисал с люстры. А на одном из его концов была завязана петля.
Говоря про пояс, Кравченко вспомнил, как, вылетев из спальни, он сразу рванул наверх в комнату Шипова-младшего. Пока снизу слышались крики, вопли, рыдания Александры Порфирьевны, он, не теряя ни секунды, сдернул парня с кровати (тот вроде спал или делал вид), схватил за горло и…
– Это ты был у нее ночью?!
– Пусти! Ты что, сдурел? – Шипов со сна не понимал или опять же делал вид…
– Был, ну?!
Короткая схватка: Шипов не любил, когда его брали за горло. Но Кравченко было наплевать, что он любит, а чего не любит. И потом, в отличие от хрупкого и маленького Мещерского, он (слава богу, ни ростом, ни силой бог не обидел) даже не считал гитлерюгенда серьезным противником – мал еще, подрасти надо сначала.
Через пару секунд парень начал задыхаться.
– П-пусти, т-ты что… я…
– Ты был у нее ночью?
– Нет.
Кравченко ослабил хватку, Шипов судорожно закашлял, задышал как астматик. И тут Кравченко прошипел ему в самое ухо:
– Тогда пойди полюбуйся, как ее прикончили! Она мертва, слышишь? Ее задушили подушкой. И тебе никто теперь не поверит, что ты не спал с ней и этой ночью, мальчишка!
Он долго потом помнил и взгляд Шипова – ужасный, дикий, нечеловеческий. Так смотрят и не звери даже, а привидения, в которых мы не верим.
– Ну, что скажешь мне? Что? – Он бешено тряс его, голова Шипова моталась, как у куклы. – Сейчас менты приедут. Они не так с тобой разговаривать будут!
– Я… не был… у нее…
– Она тебя связывала? Ну? Отвечай! Приди в себя, отвечай быстро!
– Я не понимаю… Дай я сяду… пожалуйста…
– Я сказал: приди в себя! Времени нет! Ну?
– Она… меня не связывала… Пусти меня… ну, пожалуйста… Она меня не связывала. Слышишь, ты… Я хочу к ней, где она, отпусти меня! Я не убивал! Ты слышишь меня?! Нет, нет, нет, нет!!!
Эти «нет» выталкивались из его горла, как кровь из вены…
Воспоминания прервал новый вопрос помощника прокурора, вопрос, заданный самым сухим и будничным тоном:
– А как вы, Вадим Андреевич, восприняли этот нелепый жест убийцы – пояс на люстре? По-вашему, это что-то вроде попытки подвесить труп? Инсценировка самоубийства?
– Но пояс даже завязан не был – просто перекинут: один конец свободный болтается, а на другом петля. Куда же вешать? Это было нечто вроде… демонстрации.
– Демонстрации? А чего именно?
– Пока не знаю. Но в тот миг я это воспринял именно так.
– Этим вы хотите сказать, что мы имеем дело с психически больным человеком?
– Нет. Убийца прекрасно осознает то, что он творит. Этот человек не болен. Но то, что он одержим, – для меня уже бесспорный факт, гражданин следователь.
Глава 34
Разорванный шарфик, алая петля
– Все. Я сказал – все. Никаких эмоций. Никаких соплей. Ничего. Иначе будет только хуже. – Звонкая злая фраза. Ответом – молчание.
