их ждет впереди нечто необычное и интересное. Мещерский вздохнул: а ну как надежда снова обманет?
Обстановочка «Гнезда кукушки» – интерната для психбольных и «санатория УО, умственно отсталых» (именно так Сидоров представил ему это заведение) —произвела на него сложное впечатление.
Он шел осторожно, Кравченко – уверенно. И вид у него с букетом пурпурных роз был донельзя торжественный и чинный.
Если пациенты «Гнезда кукушки» насторожили Мещерского, то заведующая Наталья Алексеевна ему определенно и бесповоротно понравилась. Пришлась по душе, несмотря на то что выглядела она не очень презентабельно – бледная, осунувшаяся, в постели; светлые волосы разметались по ситцевой наволочке, одета в какой-то старенький спортивный костюмчик, левая рука в гипсе, пальцы опухшие, малопослушные. Но все это были, на взгляд Мещерского, преходящие мелочи, потому что выражение ее глаз и улыбка моментально заставляли забыть всю эту болезненную невзрачность.
Мещерский, как некогда и его приятель, жгуче позавидовал оперу: «Слишком хороша она для тебя,
Кравченко приветствовал докторшу как старый знакомый. Положил розы на одеяло, осведомился о здоровье.
– Спасибо, Вадим, все уже в порядке. Вот кости срастутся и… Какие розы чудесные! Саша, попроси у нянечки кувшин. Давно хотела вазочку купить, да все как-то… Ничего, вот получу зарплату – разорюсь.
Кравченко представил Мещерского.
– Садитесь, пожалуйста, – докторша приподнялась на локте здоровой руки и потянулась к столику, где лежала стопка книг с закладками и листы ксерокопий. – Располагайтесь. Я решила, что вам все это срочно нужно, поэтому и…
– Всю ночь сегодня свет жгла, – буркнул Сидоров. – Все колдовала над этой писаниной.
– Я прочла письмо, – Наталья Алексеевна взяла в руки листы. – Ужасно, что она умерла. Такая женщина… Вчера в «Новостях» уже передавали – только без комментариев и подробностей: «трагически ушла из жизни»… Я ее видела и слушала один раз, еще когда в университете училась, в Мариинке в «Пиковой даме». Зверева старую графиню пела. Такой певицы у нас уже никогда больше не будет. Это целая эпоха. Что в мире творится? За какие-нибудь несколько месяцев Версаче убили, Звереву убили, Жак Ив Кусто умер, Рихтер умер… Век кончается, забирает с собой все великое, стоящее. Тысячелетие уходит. А что остается взамен? – Она положила письмо Зверевой на грудь. И приятели увидели, что в тексте ярким маркером выделены некоторые фразы.
Мещерский вежливо и терпеливо кивал головой, поддакивал: да-да, век кончается, жаль-жаль… В то, что эта светлая, излучающая радостную нежность (оперу) и тихое приветливое радушие (им с Кравченко) покалеченная женщина сможет поведать им нечто новое по этому
И Мещерский решил покориться судьбе: потерпеть даже «толкование сновидений». Ему вспомнилась Елена Александровна – как она там? Позвонить бабке у него так и не хватило духа. Если по телевизору уже сообщили о смерти певицы, значит, и она узнала…
– Наталья Алексеевна, Шура наверняка рассказал вам, что произошло за эту неделю в доме Марины Ивановны, – начал Кравченко. Докторша печально кивнула. – Не знаю, как сказать, – продолжил он, – но это чертово письмо… Оно мне не нравится. Мне вообще все это дело не нравится с самого начала. А письмо… короче… вот, на ваш взгляд психиатра, в этом кошмаре есть что-то или это действительно чушь собачья?
Докторша снова приподнялась на локте, и Сидоров (он вроде бы бездумно скучал все это время, глядя в окно) моментально среагировал и, даже не спрашивая, понял, что от него нужно: сложил горбом подушку и подсунул ей под спину. Мещерскому такая заботливая расторопность очень даже понравилась, он даже взглянул на опера благосклоннее. А глаза Натальи Алексеевны засияли еще ярче.
– На это письмо можно смотреть по-разному, – ответила она, – но определенное смысловое содержание в том, что здесь изложено, думаю, всегда будет одним и тем же. И это содержание весьма интересно и неожиданно – по крайней мере для меня. Я, конечно, всего лишь простой сельский (как говорили в старину) врач, а не дипломированный психоаналитик, и толкование сновидений представляется мне делом весьма непростым, точнее, делом не для таких, как я, дилетантов. Однако то, что мне вообразилось (не могу сказать «то, что я узнала»), потому что «знание» для моих выводов – было бы весьма лестное название… Короче, все, что я вам сейчас расскажу, – не более чем мое предположение, и я нисколько не претендую на бесспорность и… – тут она порозовела и запнулась, – Саша, пожалуйста, сходи за кувшином. Розы вянут.
Сидоров с ухмылочкой двинулся в коридор. Мещерский понял: докторша смущается. И от этого она показалась ему еще более милой и трогательной.
– Итак, первая проблема, с которой я столкнулась, читая письмо Зверевой: а что же мне все-таки хотели рассказать? Какой именно сон? Вещий? Страшный? Или навязчивый, часто повторяющийся? Последнее я сразу исключила. Иначе бы эта женщина обязательно указала на это в письме: «вот уже которую ночь подряд мне снится…» или «мне не дает покоя…» – или что-то в этом роде. Но Зверева так не написала, следовательно, этот сон приснился ей лишь однажды. И поводом для него послужили какие-то неординарные события.
– Я вам расскажу, какие, – и Кравченко поведал докторше то, что ему некогда рассказала сама Зверева.
– Ненависть… вот, значит, как она охарактеризовала то ощущение, которое так ее напугало на том празднике. – Наталья Алексеевна взяла со столика крохотный блокнотик и, поморщившись от усилий – ей было больно шевелиться, – зачеркнула в нем что-то. – Испуг. Поводом для сна стало внезапно овладевшее ею состояние страха. Допустим, что так… Очень интересно… Получается, что… Но вернемся к письму. Но сначала, для того чтобы мои выводы не воспринимались вами как моя чисто индивидуальная, ни на чем не основанная фантазия, я вам кое-что поясню из практики толкования сновидений. Итак, толкование наших снов – это еще и Фрейд говорил – невозможно без определенного набора постоянных символов, которые являются элементами сновидения. Благодаря этим базовым символам иной раз и появляется возможность истолковать самый причудливый, нелепый сон, не расспрашивая лицо, его видевшее, так как в большинстве случаев оно даже если бы и хотело, все равно затруднялось бы его объяснить. Символика сновидений открыта давно, и психоанализ воспользовался ею. Количество символов, изображаемых в сновидении, невелико – человеческое тело в целом, родственники: родители, дети, мужья, жены и так далее, рождение,
