– Но они ведь расстались сначала по какой-то причине. Зверева-то не за Корсакова замуж вышла, а за Шипова. Почему? Чем ей Сопрано больше нравился? Ведь Корсаков хоть на мужика похож, а этот – мальчишка сущий, да к тому же и…
– Ты же знаешь вердикт эксперта: налицо лишь незначительные гормональные изменения, – усмехнулся Кравченко. – Все его при нем. Так что не клевещи на покойника.
– Не знаю я ничего! Но если уж выбирать между Корсаковым и этим, этим… то…
– А что, если она Шипова за талант выбрала? За голос? «Она его за муки полюбила, он ее – за состраданье к ним».
– И эти кровоподтеки еще, – Мещерский хмурился. – Что за чушь? Наверняка какая-нибудь ошибка в заключении! Поэтому прокурорша и сомневается, требует повторного исследования. Ну кто, скажи ты мне, здесь мог Шипова излупить?
– А не допускаешь, что между мужем и любовником как раз и произошло выяснение отношений?
Мещерский фыркнул:
– Мы же их тогда видели на корте, вместе. И все было в рамках приличия. И брат Шипова с Корсаковым нормально себя ведет – не то что с другими. Если бы между Сопрано и Корсаковым вспыхнула драка, неужели его брат не вмешался бы?
– Ты сказал: странный этот дом. – Кравченко, щурясь, смотрел на воду. – Полный загадок и тайн, как Шильонский замок. Считай, ты этим ответил на все свои вопросы. Здесь, по-моему, все не как у людей. Я это усек сразу же, как только кастратов услыхал.
– Да уймись ты с этими кастратами! Дались они тебе, – Мещерский вдруг густо покраснел. – Забудь теперь про них.
– Ну, отчего же, – Кравченко все щурился. – Почему Шипов сам, в присутствии своей жены, так часто возвращался к этому словечку? Что за тяга такая, а?
– Ну, его же сравнивали с этим, как его… с Луиджи Маркези. Критики сравнивали.
– Вот то-то и оно. Понравилось бы тебе, например, если бы тебя сравнивали хоть и с талантливым, но все же с…
– Я не певец, – быстро отрезал Мещерский.
– Не понравилось бы? А он, бедняга, видимо, смирился с такими комплиментами двусмысленными. И терпел. И даже храбрился. Но переживал.
– Ой, да ладно тебе. Психолог еще выискался, – Мещерский поморщился. – Сам же твердишь: без домыслов, разбираем одни голые факты. А главный факт в том, что почти у каждого из этих домочадцев находится мощный побудительный стимул убрать Сопрано с глаз долой.
– И у его брата тоже?
Мещерский умолк.
– Ладно, Серега. Не будем пока разбрасываться. Поглядим, как дальше карты лягут. А пока… Корсаковым я сам бы с удовольствием занялся, но не буду. На него уже иной охотник зубы точит.
– Значит, это его ты сдашь Сидорову в качестве первого фигуранта?
– Сдают только Плохиши Кибальчишей, а я тихо капну, подложу джазмену нашему подлянку. Сейчас он самая подходящая кандидатура. А вдруг повезет? Эти в розыске наедут на него по-своему, он и треснет как ночная ваза.
– Что-то вы больно окрылились, Вадим Андреич.
– Ну хоть какая-то возможность появилась слегка отравить им тут сложную духовную жизнь. То, что эта жизнь сложная, ты хоть понял, старик?
– Я-то понял, – Мещерский усмехнулся. – Я вот о чем все думаю: они
– У них одна общая особенность, Серега.
– Молодость? Думаешь, только это стало причиной?
– А разве тебе всегда одинаковые кукленочки нравятся?
– Не будем сейчас говорить обо мне. Ты знаешь, кто мне нравится.
Они снова помолчали. Потом Кравченко благодушно заметил:
– Корсаков Депардье напоминает молодого. Этакий першерон. И еще кого-то, только я никак не могу вспомнить… А может, она, звезда наша,
– Был.
– Да, был. Потом сплыл. Я потом фото ее прежних благоверных погляжу. Впрочем, они ведь старики против этих юнцов. А вообще-то… это у нее самой надо спрашивать.
– Рискни – спроси, – Мещерский насмешливо покосился на приятеля.
– Рисковать надо с пользой, – Кравченко отечески потрепал его по плечу. – Знаешь главное правило телохранителя? «Не травмируй клиента». Запомни его. Рискует и напролом сквозь колючки пусть господин Сидоров прет. У него работа такая – людей пугать. А мы поглядим, что из всего этого получится.
Вечером после ужина Кравченко связался по радиотелефону с Сидоровым. И по-видимому, действительно попал в лесную школу, потому что трубку взяла сначала Наталья Алексеевна. Говорили они с опером долго – оба понимали друг друга с полуслова. Мещерский с неодобрением наблюдал за приятелем.
