идиллия? Идиллии нет ни у кого, а отцы у детей есть.
Муж учился на первом курсе медицинского института, и был горд своим успехом, и Светлана была за него рада. Иногда он встречал ее возле школы, и, хоть она и жила, как говорится, в двух шагах от школы, ей было приятно: так давно никто и нигде ее не встречал, и в автобусе вечером она всегда ехала одна, когда рядом другие обнимались.
Дома муж рьяно старался ей помогать. Она подходила к раковине, мыла чашку, он тут же хватал и мыл блюдце. Она оставляла мытье посуды ему и шла убирать со стола, и он тут же бросал недомытую посуду и шел за ней в комнату. Он радостно суетился, а Светлана ощущала, как ее наполняет раздражение, и все ее силы уходят на то, чтобы не позволить неприязни выйти наружу.
Вечерами, когда она, накормив семью ужином, садилась за письменный стол, муж часами ходил по квартире, брался за все: молоток, мясорубку, ножи... крутил в руках, клал на место, снова ходил по квартире и принимался за капающий кран, расшатанный стул... крутил в руках...
Светлана, как репетитор нерадивому ученику, твердила себе мысленно о необходимости выдержки, старалась помалкивать, не отвлекаться от работы, а все, что было необходимо: починить утюг, заменить лампочку, наточить ножи делала сама, но она многого не умела, и ее постоянно ждали кипы тетрадей, и ей хотелось переложить на кого-нибудь хотя бы забивание гвоздей.
Окрыленная присутствием в доме мужчины, Светлана принялась за ремонт квартиры. Потрескались и потемнели потолки. Стены в ванной комнате, покрашенные жуткого цвета темно-зеленой краской, сыпались. Трубы ржавели и мокли. Пол давно рассохся, и, как зебра, чередовался полосами: половица, щель, половица, щель. Куда ни глянь - все неисправно. Светлана давно мечтала сделать из убогого жилища красивый уютный дом.
Муж охотно согласился с предложением Светланы. Теперь по вечерам он месяц искал доски, две недели доставал цемент.
Однажды, открыв дверь квартиры, Светлана замерла на пороге: весь пол взломан. Муж был радостно возбужден: все-таки действие.
- Но почему не в одной комнате? Зачем же сразу все?
- Тебе ничем не угодишь!
Светлана тоскливо представила дальнейшую жизнь: сбивать доски муж будет не одну неделю - то он устал, то он хочет спать, то нет гвоздей, то нет настроения. И надо дрожать, как бы Антон не переломал ноги. Но Светлана вновь пересилила себя, сдержала эмоции, отложила в сторону тетради, взяла веник, совок, ведро и начала выгребать мусор, оставленный строителями под полом. С каждого квадратного метра выходило не менее трех ведер. Под полом была щебенка, куски цемента, опилки, брусочки дерева, земля, окурки, обрывки провода и даже гривенник. Пару раз вынеся ведро, муж возмутился: 'Кому это надо? Не видно'. А Светлане казалось, что теперь, когда она знает, что находится у нее под полом, ей уже никогда не избавить квартиру от вкуса и запаха грязи и пыли, если хоть щепотка их останется под полом. И теперь она только о том и думала, что Антон дышит таким грязным воздухом и, наверное, уже замусорил себе легкие. А муж сказал, что все ее рвение оттого, что тяжелые ведра таскает он, а не она. А она, потеряв над собой контроль, сказала, что врачами только и быть таким, как он: кому надо объяснять правила гигиены и вред грязи для здоровья ребенка.
Муж встал в позу, начал с пафосом:
- Я попрошу!
Светлана отмахнулась:
- Иди ты.
- Учительница! - сказал муж тоном, что, должно быть, означал сарказм, но Светлана вновь отмахнулась:
- Да пошел ты.
И они поругались. И помирились.
Антона положили в больницу, у него тяжелое воспаление легких.
- Кормить, - каждый вечер обманывает Светлана дежурную санитарку в приемном покое, стараясь пройти мимо нее быстро, как бы безудержно опаздывая и торопясь - в больницу пропускают лишь тех матерей, что кормят детей грудью. Санитарка - они разные, но удивительно похожие, или это только кажется Светлане? - в несвежем мятом халате, с угрюмым взглядом исподлобья, всякий раз смотрит подозрительно, но постепенно лицо Светланы становится им знакомо.
В палате душно и жарко, пахнет чем-то кислым.
Антон, красный, потный, и не понять, то ли от высокой температуры, то ли от духоты, едва Светлана переступает порог палаты, начинает тянуть капризно:
- Хочу домой.
В квадратной комнате десяток кроватей. Дети, а в палате почти все дети груднички, в мокрых подгузниках хнычут на голых клеенках. Пол затоптан.
Светлана дает Антону в одну руку яблоко, в другую - новую игрушку, заводную машинку, раздает яблоки детям, что уже перестали хныкать и прыгать и замерли, стоя в своих кроватках, цепко обхватив пальчиками перекладину и не отводя взгляда от рук Светланы.
Бежит в туалетную комнату за ведром и тряпкой.
Вымыв пол и убрав на место ведро, Светлана столкнулась в коридоре с дежурным врачом.
- Что это вы тут делаете? - спросила врач грозно, собираясь выпроводить прочь настырную мамашу, но и Светлана уже хотела огрызнуться, мол, в вашей больнице и здоровый ребенок станет больным, но тут они узнали друг друга дежурила по отделению врач, что лечила Антона.
- Он у вас один? - спросила врач иным, тихим голосом, и у Светланы подкосились ноги.
Один. Единственный. Незаменимый. Солнышко мое. Заинька. Тельце мое любимое, все исколотое.
Больничный сад пуст, темен и неуютен. Сиротливо светятся неприкрытые занавесками окна палат. Вот во втором от края окне на третьем этаже мелькнул детский силуэт - Антон? Или не Антон?
Светлана обняла какой-то ствол, сырой и грязный, и разрыдалась.
Гаснет в больничных окнах свет, Светлана плетется домой. Не зажигая свет, садится, понурая, на стул в углу страшной комнаты со взорванными полами.
- Что ты дуешься? - появляется откуда-то муж. - Что ты молчишь? Ты мне не рада, конечно. Где ты была? Я везде тебя искал.
Светлана вскакивает. Везде - это где? Где искал ее он, этот отец ее сына, когда сын лежит в больнице?
Муж зло бурчит:
- Не столько сыночка болеет, сколько мама с ума сходит, - муж подходит ближе. - Все дети болеют. Ты его на божничку поставь! А для меня у тебя никогда времени нет. У меня вообще нет жены. У меня есть учительница русского языка.
- Если я не буду учительницей русского языка, на что мы будем жить? Ты даже стипендии не получаешь, гений непонятый. Тем, что ты подработаешь, таская овощи на базе? Сегодня принес десятку, завтра ты устал, а там неделю работы для пришлых нет. А у меня нет денег, чтобы сыну конфет купить.
- Нечего таскаться в больницу с полными сумками. Там прекрасно кормят.
- Не-на-ви-жу! - шепчет Светлана и бессмысленно колотит кулаками по стенке. Муж прав, в детской больнице кормят прекрасно, но что еще может она, здоровая, сделать для больной крохи? А у этого ни от чего аппетит не портится. - Ты! Ты! Ты посмотри на себя. Глаза - пустые. Голос - искусственный. Ты весь фальшивый, ничтожный!
- Нооо... Попрошу не оскорблять! - и, грозный, подходит уже вплотную.
- Ненавижу! Убью! - Светлана перестает колотить кулаками по стене, отталкивает мужа, выскакивает из комнаты, мечется по прихожей, ищет, чтобы схватить. Ничего нет. Хватает старый тапок, бежит с ним в комнату, тупо тычет тапком в грудь мужу. Бросает тапок, мечется по комнате, хватает костюм мужа, тычет им в его грудь:
- Убирайся! Убирайся, или я тебя убью!
Тот неожиданно говорит нормальным спокойным голосом:
- Уйду-уйду. Честное слово, уйду. Но куда я ночью пойду? Утром уйду.
Наутро Светлана сказала уже спокойно и твердо:
- Я с тобой жить не буду. Лучше уйди красиво.
Поняв, что беременна, Светлана даже не очень расстроилась, приняв факт как непременный компонент явления 'Визит мужа': муж не мог исчезнуть из ее жизни, не преподнеся ей напоследок какой-нибудь пакости. Ей лишь досадно было, что два месяца сонливости, головокружения и дурноты, что станут мешать работе, напрасны - ребенка не будет. А самым неприятным была необходимость отпрашиваться, хотя бы и на один день, у Екатерины. Как та ей выговаривала, когда в больнице началась эпидемия дизентерии и Светлане предложили долечить Антона дома!
- Не сами болели. Ребенок. Обязаны были выйти на работу. Никакой ответственности. Класс беспризорный. Никакого чувства долга.
Но разговор с директором оказался прост и короток.
- Надо срочно принимать меры, - вскинулась Екатерина. - Не затягивайте. Никто ваш класс за вас доучивать не будет.
Палата была небольшая, на трех человек, и вечер прошел в легкой беседе. Правда, говорила все больше одна - Вера, что была чуть старше Светланы, а Клава, женщина лет тридцати пяти, и Светлана - слушали.
Вера - худенькая шатенка с черными пуговками глаз, круглыми и выпуклыми, говорила, не умолкая. За час она поведала о себе, казалось, все. Живет в авиагородке. Работает в аэропорту. Когда-то была стюардессой, но девчонка (дочка) пошла в школу, и она теперь не летает, работает диспетчером. Муж пил, буянил, за пьянство был списан с летной работы, а сейчас работает на Севере, и, судя по алиментам, месяц работает, три месяца - пьет. Но Вера без него не скучает.
Рассказав о себе, Вера стала настойчиво расспрашивать о семейной жизни соседок.
Клава долго отнекивалась, весело говорила о своем здоровом образе жизни (обливание по системе Иванова, дыхание по системе Бутейко), но Вера настаивала: а муж?
Клава перестала смеяться и сказала спокойно и кратко: все было прекрасно, как в романе. Они любили друг друга, как Ромео и Джульетта, как Тристан и Изольда. И родился сын, красивый, как греческий герой. И муж, а он дагестанец, и Клава гордо произнесла свою звучную фамилию, когда сыну не было и года, уехал в отпуск к родителям и не вернулся. И развелся с ней по почте. Вот так просто, не
