речью.Нет, не безопытен я в состязаньях, как ты утверждаешь.Думаю я, что на них между первыми был я в то время,Как еще мог полагаться на юность свою и на руки.Нынче ж ослаб я от бед и скорбей. Претерпел я немалоВ битвах жестоких с врагами, в волнах разъяренного моря.Все же и так, столько бед претерпев, в состязанье вступаю!Язвенно слово твое. Разжег ты меня этим словом!'Так он сказал, поднялся и, плаща не снимая, огромныйДиск рукою схватил, тяжелее намного и толщеДиска, которым пред тем состязались феаки друг с другом,И, размахавши, его запустил мускулистой рукою.Камень, жужжа, полетел. Полет его страшный услышав,К самой присели земле длинновеслые мужи феаки,Славные дети морей. Из руки его вылетев быстро,Диск далеко за другими упал. Уподобившись мужу,Знаком отметила место Афина и так объявила:'Даже слепой отличил бы на ощупь твой знак, чужестранец!Ибо лежит он не в куче средь всех остальных, а гораздоДальше их всех. Ободрись! За тобою осталась победа!Так же, как ты, или дальше никто из феаков не бросит!'Так сказала Афина, и радость взяла Одиссея,Что на собраньи нашелся товарищ, к нему благосклонный.На сердце сделалось легче, и так продолжал говорить он:'Юноши, прежде добросьте до этого диска: а следомБрошу другой я, и так же далеко; быть может, и дальше.Я и других приглашаю к другим состязаньям, которыхТолько их дух пожелает. Уж больно я вами рассержен!Бег ли, борьба ли, кулачный ли бой – на все я согласен!С Лаодамантом одним я ни в чем состязаться не стану:Здесь ведь хозяин он мне: кто станет с хозяином биться,Должен быть дураком, ни на что человеком не годнымТот, кто в чужой стороне хозяину сделает вызовНа состязанье: себе самому только вред принесет он.Из остальных же на всех я пойду, никого не отвергну.Каждого рад я при встрече познать и себя испытать с ним.Сколько ни есть средь мужей состязаний, не плох ни в одном я.Руки недурно мои полированным луком владеют:Прежде других поражу я противника острой стрелоюВ гуще врагов, хоть кругом бы и очень товарищей многоБыло и меткую каждый стрелу на врага бы нацелил.Луком один Филоктет меня побеждал неизменноПод Илионом, когда мы, ахейцы, в стрельбе состязались;Что же до прочих, то лучше меня никого, полагаю,Нет теперь между смертных людей, кто питается хлебом.Против же прежних людей я бороться никак не посмел бы —Против Геракла иль против Еврита, царя Эхалии.Луком не раз состязались они и с самими богами,Вот почему и погиб великий Еврит, не достигнувСтарости в доме своем; умертвил Аполлон его – в гневе,Что его вызвать посмел он в стрельбе состязаться из лука.Дальше могу я достигнуть копьем, чем иные стрелою.Только боюсь, чтоб ногами меня кто-нибудь из феаковНе победил: истощили меня не совсем, как обычно,Ярые волны морские: не всю ведь дорогу проделалНа корабле я сюда. И члены мои ослабели'.Так говорил он. Молчанье глубокое все сохраняли.Только один Алкиной, ему отвечая, промолвил:'Странник, сказать ничего нам обидного ты не желаешь,Но лишь присущую хочешь тебе показать добродетельВ гневе, что этот вот муж тебя оскорбил пред собраньем.Нет, добродетели, странник, твоей ни один не оспорит,Слово умеющий молвить, согласное с здравым рассудком.Выслушай слово теперь и мое, чтоб мужам благороднымМог ты его повторить, когда, со своею супругойИ со своими детьми у себя беззаботно пируя,О добродетелях вспомнишь, какие Зевес- промыслительИздавна, с самых еще отцовских времен, даровал нам.Мы ни в кулачном бою, ни в борьбе далеко не отличны.На ноги быстры зато, мореходцы же – первые в мире.Любим всем сердцем пиры, хороводные пляски, кифару,Ванны горячие, смену одежды и мягкое ложе.Ну-ка, идите сюда, танцовщики лучшие наши,Гостю искусство свое покажите, чтоб, в дом свой вернувшись,Мог он друзьям рассказать, насколько мы всех превосходимВ плаваньи по морю, в ног быстроте и в пеньи и в пляске.Для Демодока же пусть кто-нибудь за формингою сходитЗвонкою – где-то она у меня здесь находится в доме'.Так Алкиной боговидный сказал, и тотчас же глашатайК царскому дому пошел и с полой вернулся формингой.Распорядители, девять числом, избранцы народа,Встали. Для игрища все приготавливать было их дело.Выровняв место, они от площадки народ оттеснили.Вестник пришел между тем и принес Демодоку формингуЗвонкую. Вышел певец в середину. Его окружилиЮноши в первой поре возмужалости, ловкие в плясках,И по площадке священной затопали враз. Одиссей жеВзглядом следил, как их ноги мелькали, и духом дивился.Тот играл на форминге и голосом начал прекраснымПеть, как слюбились Арес с Афродитой красивовеночной,Как они в доме Гефеста в любви сопряглися впервыеТайно; Арес, ей немало даров подарив, обесчестилЛоже Гефеста-владыки. Тотчас Гелиос к нему с вестьюЭтой явился, – он видел, как те, обнимаясь, лежали.Только услышал Гефест это боль приносящее слово,В кузню к себе он пошел, на обоих замыслив худое,И, наковальню на плаху поставивши, выковал сетиНерасторжимые, чтобы их крепко держали, поймавши.Хитрый окончивши труд и злобой к Аресу пылая,В спальню к себе он пошел, где ложе его находилось,Ножки кровати вокруг отовсюду опутал сетямиИ с потолка эти сети спустил паутиною тонкой,Так что не только никто из людей увидать их не мог бы,Но и из вечных богов, – до того их искусно сковал он.Эти тончайшие сети вкруг ложа коварно раскинув,Сделал он вид, что на Лемнос отправился, в тот благозданныйГород, который меж всех он земель наиболее любит.Не был слеп, следя за Гефестом, Арес златокудрый.Только что прочь удалился Гефест, знаменитый художник,Быстро направил Арес шаги свои к дому Гефеста,Жаждая страстно любви Кифереи красивовеночной.Та лишь недавно вернулась домой от родителя ЗевсаИ, отдыхая, сидела. Вошел он во внутренность дома,За руку взял Афродиту, по имени назвал и молвил:'Милая, ляжем в постель, насладимся с тобою любовью!Нету ведь дома Гефеста. Вершины Олимпа покинув,К синтиям грубоголосым на Лемнос отправился муж твой'.Так ей сказал он. И с радостью с ним улеглась Афродита.Лежа в постели, заснули они напоследок. ВнезапноТонкие сети Гефеста с такой охватили их силой,Что ни подняться они не могли, ни двинуться членом.Тут они поняли оба, что бегство для них невозможно.Близко пред ними предстал знаменитый хромец обеногий.Прежде чем в Лемнос прибыть, с дороги домой он вернулся:Зорко следивший за всем Гелиос известил его тотчас.Милым печалуясь сердцем, вбежал во дворец он поспешно,Остановился в дверях, охваченный яростью дикой,И завопил во весь голос, богов созывая бессмертных:'Зевс, наш родитель, и все вы, блаженные, вечные боги!Вот посмотрите на это смешное и гнусное дело, —Как постоянно бесчестит меня, хромоногого, ЗевсаДочь, Афродита-жена, как бесстыдного любит Ареса!Он крепконог и прекрасен на вид, а я хромоногимНа свет родился. Однако виновен-то в этом не я же, —Только родителей двое, родившие так меня на свет.Вот посмотрите, как оба, любовно обнявшись друг с другом,Спят на постели моей! Как горько смотреть мне на это! Но я надеюсь, что больше им так уж лежать не придется,Как ни любили б друг друга. Пройдет у них скоро охота!Будут теперь их держать здесь искусные сети, доколеВсех целиком не отдаст мне родитель супруги подарков,Мною врученных ему за бесстыдную женщину эту!Дочь хоть прекрасна его, но как же разнуздана нравом!'Так он сказал. Во дворец меднозданный собралися боги.Тотчас пришел Посейдон-земледержец, пришел и владыкаФеб Аполлон дальнострельный, пришел и Гермес-благодавец.Что до богинь, то они из стыдливости дома остались.Вечные боги, податели благ, столпились у входа.Смех овладел неугасный блаженными всеми богами,Как увидали они, что Гефест смастерил многоумный.Так не один говорил, поглядев на стоявшего рядом:'Злое не в прок. Над проворством тут медленность верх одержала.Как ни хромает Гефест, но поймал он Ареса, которыйВсех быстротой превосходит богов, на Олимпе живущих.Взят он искусством – и вот с него пеня за брак оскорбленный!'Так меж собою вели разговоры бессмертные боги.Зевсов сын, Аполлон-повелитель, Гермесу промолвил:'Ну-ка, скажи, сын Зевса, Гермес, Благодавец, Вожатый!Не пожелал ли бы ты, даже крепкой окутанный сетью,Здесь на постели лежать с золотой Афродитою рядом?'Аргоубийца-вожатый тотчас Аполлону ответил:'Если бы это случилось, о царь Аполлон дальнострельный, —Пусть бы опутан я
