кричали,Сидя вокруг. Между трех они все колебались решений:Либо полое зданье погибельной медью разрушить,Либо, на край притащив, со скалы его сбросить высокой,Либо оставить на месте, как вечным богам приношенье.Это последнее было как раз и должно совершиться,Ибо решила судьба, что падет Илион, если в стеныПримет большого коня деревянного, где аргивянеБыли запрятаны, смерть и убийство готовя троянцам.Пел он о том, как ахейцы разрушили город высокий,Чрево коня отворивши и выйдя из полой засады;Как по различным местам высокой рассыпались Трои,Как Одиссей, словно грозный Арес, к Деифобову домуВместе с царем Менелаем, подобным богам, устремился,Как на ужаснейший бой он решился с врагами, разбившиВсех их при помощи духом высокой Паллады Афины.Это пел знаменитый певец. Непрерывные слезыИз-под бровей Одиссея лицо у него увлажняли.Так же, как женщина плачет, упавши на тело супруга,Павшего в первых рядах за край свой родной и за граждан,Чтоб отвратить от детей и от города злую погибель:Видя, что муж дорогой ее в судорогах бьется предсмертных,С воплем к нему припадает она, а враги, беспощадноДревками копий ее по спине и плечам избивая,В рабство уводят с собой на труды и великие беды.Блекнут щеки ее в возбуждающей жалость печали, —Так же жалостно слезы струились из глаз Одиссея.Скрытыми слезы его для всех остальных оставались,Только один Алкиной те слезы заметил и видел,Сидя вблизи от него и вздохи тяжелые слыша.К веслолюбивым феакам тотчас обратился он с речью:'К вам мое слово, вожди и советчики славных феаков! Пусть играть Демодок перестанет на звонкой форминге.Радость пеньем своим он вовсе не всем доставляет.С самых тех пор, как за ужином мы и певец нам поет здесь,Не прекращает все время, как вижу я, горького плачаГость наш; большое какое-то горе его угнетает.Пусть же певец перестанет, чтоб все мы равно наслаждались,Гость и хозяева. Так оно будет намного прекрасней:Все ведь мы делаем здесь для почтенного нашего гостя —Мы и готовим отъезд и подносим с любовью подарки.Всякий просящий защиты и странник является братомМужу, который хотя бы чуть-чуть прикоснулся к рассудку.Вот почему не скрывай ты от нас осторожною мысльюТо, что тебя я спрошу. Разумнее будет ответить.Имя скажи нам, каким тебя мать и отец называлиВместе со всеми, кто в городе жил и вкруг города также.Нет никого совершенно, как только на свет он родится,Средь благородных иль низких людей, кто бы был безымянным.Каждому, только родивши, дают уж родители имя.Так назови же мне землю свою, государство и город,Чтобы, тебя отвозя, туда свою мысль направлялиНаши суда: у феаков на них не имеется кормчих,Нет и руля, как у всех остальных кораблей мореходных.Сами они понимают и мысли мужей и стремленья,Знают и все города и все плодоносные нивыСмертных людей; через бездны морские, сквозь мглу и туманыБыстро мчатся они и все ж не боятся нисколькоВред на волнах претерпеть или в море от бури погибнуть.Но от отца моего Навсифоя пришлось мне когда-тоВот что узнать: говорил он, сердит на феаков жестокоБог Посейдон, что домой невредимыми всех мы развозим.Некогда, он утверждал, феакийский корабль многопрочныйПри возвращеньи обратно по мглисто-туманному морюБог разобьет и высокой горою наш город закроет.Так говорил мне старик. А исполнит ли то ЗемледержецИль не исполнит, пусть будет по воле великого бога.Ты же теперь мне скажи, ничего от меня не скрывая:Как заблудился ты, что за края тебе видеть пришлося,Где побывал в городах и к людям каким попадал ты,К диким ли, духом надменным и знать не желающим правды,Или же к гостеприимным и с богобоязненным сердцем?Также скажи, почему ты печалишься духом и плачешь,Слыша рассказ о судьбе аргосских данайцев и Трои?Боги назначили эту судьбу им и выпряли гибельЛюдям, чтоб песнями стали они и для дальних потомков.Может быть, кто у тебя из родни благородной погиб там,Зять иль тесть? После тех, кто нам близок по крови и роду,Эти из всех остальных всего нам дороже бывают.Или погиб у тебя благородный товарищ с приятнымНравом? Нисколько, мы знаем, не хуже и брата родногоТот из товарищей наших, который разумное знает'.
ПЕСНЬ ДЕВЯТАЯ
Так отвечая ему, сказал Одиссей многоумный:'Царь Алкиной, между всех феакийских мужей наилучший!Как мне приятно и сладко внимать песнопеньям прекраснымМужа такого, как этот, – по пению равного богу!В жизни, я думаю, нет свершений приятней, чем еслиРадостью светлой сердца исполнены в целом народе,Если, рассевшись один близ другого в чертогах прекрасных,Слушают гости певца, столы же полны перед нимиХлеба и жирного мяса; и, черпая смесь из кратера,В кубки ее разливает, гостей обходя, виночерпий.Это мне из всего представляется самым прекрасным.Но от меня о плачевных страданьях моих ты желаешьСлышать, чтоб сердце мое преисполнилось плачем сильнейшим.Что же мне прежде, что после и что под конец рассказать вам?Слишком уж много я бед претерпел от богов Уранидов.Прежде всего я вам имя свое назову, чтобы зналиВы его, я ж, если час неизбежный меня не настигнет,Гостем считался бы вашим, хотя и живущим далеко.Я – Одиссей Лаэртид. Измышленьями хитрыми славенЯ между всеми людьми. До небес моя слава доходит.На издалека заметной Итаке живу я. Гора тамВверх выдается – Нерит, колеблющий листья. НемалоТам и других островов, недалеких один от другого:Зам и Дулихий, покрытый лесами обильными Закинф.Плоская наша Итака лежит, обращенная к мраку,К западу, прочие все – на зарю и на солнце, к востоку.Почва ее камениста, но юношей крепких питает.Я же не знаю страны прекраснее милой Итаки.Нимфа Калипсо меня у себя удержать порываласьВ гроте глубоком, желая своим меня сделать супругом;Также старалась меня удержать чародейка ЦирцеяВ дальней Ээе, желая своим меня сделать супругом:Духа, однако, в груди мне на это она не склонила.Слаще нам нет ничего отчизны и сродников наших,Если бы даже в дому богатейшем вдали обиталиМы на чужой стороне, в отдаленьи от сродников наших.Ну, расскажу я тебе о печальном моем возвращеньи,Зевсом ниспосланном мне, когда Илион я покинул.Ветер от стен илионских к Исмару пригнал нас, к киконам.Город я этот разрушил, самих же их гибели предал.В городе много забравши и женщин и разных сокровищ,Начали мы их делить, чтоб никто не ушел обделенным.Стал тут советовать я как можно скорее отсюдаВсем убежать, но меня не послушались глупые люди.Было тут выпито много вина и зарезано былоМного у моря быков криворогих и жирных баранов.Те между тем из киконов, кто спасся, призвали киконов,Живших в соседстве, – и больших числом и доблестью лучших,Внутрь материк населявших, умевших прекрасно сражатьсяИ с лошадей, а случится нужда, так и пешими биться.Столько с зарею явилося их, как цветов или листьевВ пору весны. И тогда перед нами, злосчастными, злаяЗевсова встала судьба, чтобы много мы бед испытали.Близ кораблей наших быстрых жестокая битва вскипела.Стали мы яро друг в друга метать медноострые копья.С самого утра все время, как день разрастался священный,Мы, защищаясь, упорно стояли, хоть было их больше.Но лишь склонилося солнце к поре, как волов распрягают,Верх получили киконы, вполне одолевши ахейцев.С каждого судна по шесть сотоварищей наших погибло.Всем остальным удалось убежать от судьбы и от смерти.Дальше оттуда мы двинулись в путь с опечаленным сердцем,Сами избегнув конца, но товарищей милых лишившись.В море, однако, не вывел двухвостых судов я, покудаТрижды каждого мы не позвали из наших несчастныхСпутников, павших на поле в бою под руками киконов.Тучи сбирающий Зевс на суда наши северный ветерС вихрем неслыханным ринул и скрыл под густейшим туманомСушу и море. И ночь ниспустилася с неба на землю.Мчались суда, зарываясь носами в кипящие волны.Вихрем на три, на четыре куска паруса разорвало.Мы, испугавшись беды, в корабли их, свернув, уложили,Сами же веслами стали к ближайшему берегу править.На берегу мы подряд пролежали два дня и две ночи,И пожирали все время нам дух и печаль и усталость.Третий день привела за собой пышнокосая Эос.Мачты поставив и снова подняв паруса, на суда мыСели. Они понеслись, повинуяся ветру и кормчим.Тут невредимым бы я воротился в родимую землю,Но и волна, и теченье,
