укротить не смогу: против многих и самыйСильный бессилен, когда он один. А их ведь немало!'Так Телемаху в ответ Одиссей многостойкий промолвил:'Если, друг, мне на это позволено будет ответить, —Сердце в груди у меня разрывается, слыша, как многоВсяких, по вашим рассказам, творят женихи беззаконийВ собственном доме твоем, с таким, как ты, не считаясь.Вот что скажи: добровольно ль ты им поддался иль в народеВсе ненавидят и гонят тебя по внушению бога?Или ты, может быть, братьев винишь, на которых бы вправеВсякий рассчитывать в битве, хотя бы и самой ужасной?Если б я молод, как ты, при собственном сделался духе,Если б я сын Одиссея отважного был или сам он, —Он из скитаний вернется. надежда еще не пропала! —Первому встречному голову мне я отсечь бы позволил,Если б я всем наглецам этим злою бедой не явился,В зал высокий войдя Одиссея, Лаэртова сына.Пусть бы даже меня одного все они одолелиМножеством, – в собственном доме б моем предпочел я погибнутьЧем непрерывно смотреть на творимые там непотребства, — Как моих обижают гостей, как позорно бесчестятЖенщин-невольниц моих в покоях прекрасного дома,Как истребляют запасы вина и всяческой пищи, —Так, не платя ничего и о главном не думая деле!'Снова на это ему Телемах рассудительный молвил:'Странник, на это тебе я вполне откровенно отвечу.Не ненавидит меня весь народ и вражды не питает.Также и братьев винить не могу, на которых бы вправеВсякий рассчитывать в битве хотя бы и самой ужасной.Весь наш род одиночным создал промыслитель Кронион:Только лишь сына Лаэрта родил когда-то Аркесий,Только опять Одиссея родил и Лаэрт, Одиссей же,Только меня породив, не к добру меня дома покинул:Ведь потому-то так много врагов и набилося в дом к нам.Первые люди по власти, что здесь острова населяют — Заму, Дулихий и Закинф, покрытый густыми лесами,И каменистую нашу Итаку, – стремятся упорноМать принудить мою к браку и грабят имущество наше.Мать же и в брак ненавистный не хочет вступить и не можетИх притязаньям конец положить, а они разоряютДом мой пирами и скоро меня самого уничтожат.Это, однако, лежит в коленях богов всемогущих…Вот что, отец! Отправляйся скорей к Пенелопе разумнойИ сообщи, что из Пилоса я невредимым вернулся,Сам же пока остаюсь у тебя. Возвращайся обратно,Ей лишь одной сообщив, Пусть это для прочих ахейцев:Тайной останется. Многие зло на меня замышляют'.Так Телемаху в ответ, Евмей свинопас, ты промолвил:'Знаю все, понимаю. И сам уж об этом я думал.Вот что, однако, скажи, и скажи мне вполне откровенно:Нужно ли мне по пути и к Лаэрту несчастному с вестьюЭтой зайти? Хоть о сыне жестоко скорбел он, но все жеРаньше и в поле смотрел за работами, также с рабамиПил в своем доме и ел, когда его духу желалось.С той же самой поры, как в Пилос ты морем уехал,Он, говорят, уже больше не ест и не пьет, как бывало,И за работами больше не смотрит. Сидит и тоскует,Охая, плача. И тело с костей его сходит все больше'.Тут свинопасу в ответ Телемах рассудительный молвил:'Жаль! Но нечего делать! Ему ничего мы не скажем.Если б все делалось так, как желательно людям, то первымДелом бы я пожелал, чтоб отец мой вернулся в Итаку.Матери все передав, возвращайся назад, а к ЛаэртуНезачем крюк тебе делать. Но матери – ей сообщишь ты,Чтобы послала к нему немедленно ключницу нашуТайно. Она б старику известия все сообщила'.Так сказав, свинопаса отправил. Доставши подошвы,Тот их к ногам привязал и в город пошел. От АфиныСкрытым остаться не мог уход свинопаса из дома.К хижине близко она подошла, уподобившись видомЖенщине стройной, прекрасной, искусной в блестящих работах.Остановилась в дверях, одному Одиссею явившись, —А Телемах не увидел ее пред собой, не заметил:Вовсе не всем нам открыто являются вечные боги.Но Одиссей увидал; и собаки, – залаять не смея,В сторону с визгом помчались они чрез загон и исчезли.Бровью мигнула она Одиссею. Он вмиг догадался,Вышел из хижины вон за большую дворовую стену,Остановился пред ней. И к нему обратилась Афина:'Богорожденный герой Лаэртид, Одиссей многохитрый!Слово сыну теперь же скажи, от него не скрываясь,Как вам обоим, погибель и смерть женихам обсудивши,В город отправиться славный. От вас и сама я недолгоБуду вдали. И меня уже тянет вмешаться в сраженье'.Кончив, жезлом золотым к нему прикоснулась Афина.Прежде всего ему плечи покрыла плащом и хитоном,Вымытым чисто. Повысила рост и уменьшила возраст;Снова смуглым лицо его стало, разгладились щеки,Иссиня-черной густой бородой подбородок покрылся.Сделавши это, обратно Афина ушла. Одиссей жеВ хижину к сыну вернулся. Отвел Телемах в изумленьиВ сторону взор свой, не зная, не бог ли ему вдруг явился.Громко ему Телемах слова окрыленные молвил:'Странник, совсем ты иной, чем какого я только что видел! В платье другое одет, и кожей нисколько не сходен.Бог ты, конечно, – из тех, что небом владеют широким!Смилуйся! Жертву тебе принесем мы приятную, такжеТонкой работы дары золотые. А ты пощади нас!'Тотчас ответил ему Одиссей, в испытаниях твердый:'Вовсе не бог я. Зачем меня хочешь равнять ты с богами?Я твой отец, за которого ты в воздыханиях тяжкихМуки несешь, подчиняясь насильям людей обнаглевших'.Сына он стал целовать. Покатились со щек его слезыНа землю. Он их упорно все время удерживал раньше.Но Телемах не поверил, что это отец его. СноваОн Одиссею в ответ слова окрыленные молвил:'Не Одиссей ты, о нет, не отец мой! Меня обольщаетБог какой-то, чтоб после я больше скорбел и крушился.Смертному мужу никак не возможно все это проделатьСобственным разумом! Бог лишь один, появившись пред смертным,Может сделать себя молодым или старым, как хочет.Только что здесь ты сидел стариком в неопрятных лохмотьях,Нынче ж похож на богов, владеющих небом широким!'Так Телемаху в ответ сказал Одиссей многоумный:'Не подобало б тебе, Телемах, раз отец пред тобою,Больно много дивиться и в сердце своем сомневаться.К вам Одиссея сюда никакого другого не будет:Это сам я таким – исстрадавшийся, много блуждавший —В землю родную сюда на десятом году возвращаюсь.А превращенье мое – Афины-добычницы дело.Было на это желанье ее. Ведь все она может.То меня сделала вдруг похожим на нищего, то вдругНа молодого и крепкого мужа в прекрасной одежде.Очень легко для богов, владеющих небом широким,Сделать смертного видным иль сделать его безобразным'.Так произнес он и сел. Телемах, заливаясь слезами,Сердцем печалясь, отца обнимать благородного начал.И у обоих у них поднялося желание плакать.Плакали громко они, еще непрерывней, чем птица,Коршун иль кривокогтый орел, из гнезда у которыхВзяли крестьяне птенцов, не успевших еще опериться.Так же жалостно слезы струились из глаз у обоих.В скорби тяжелой покинуло б их заходящее солнце,Если бы вдруг Телемах Одиссею не задал вопроса:'Милый отец, на каком же тебя корабле на ИтакуК нам мореходцы сюда привезли и кто они сами?Ведь не пешком же сюда, полагаю я, к нам добрался ты'.Сыну промолвил в ответ Одиссей, в испытаниях твердый:'Сын мой, полнейшую правду об этом тебе расскажу я.Славные гости морей, феаки меня привезли к вам.Кто бы ни прибыл к ним, всех по домам они морем развозят.Спящего в их корабле и меня отвезли они моремИ на Итаке ссадили, без счета даров надававши, —Вдоволь золота, меди и тканой прекрасной одежды.Спрятаны с помощью божьей сокровища эти в пещерах.Прибыл теперь я сюда по совету богини Афины,Чтобы с тобой обсудить, как наших врагов уничтожить.Ты же теперь расскажи мне об них и всех перечисли,Чтобы мне знать, каковы эти люди и сколько числом их.В духе отважном моем тогда обсужу и решу я,Сможем ли мы без других, лишь двое с тобою, со всемиСправиться или придется на помощь других поискать нам'.Так Одиссею в ответ Телемах рассудительный молвил:'Шла всегда о тебе, отец мой, великая слава,Что и руками могуч ты в бою и в совете разумен.Но о несбыточном ты говоришь. Берет меня ужас.Как против множества сильных людей вдвоем нам сражаться?Ведь женихов не один тут десяток, не два, а гораздоБольше. Скоро и сам их число без труда ты узнаешь.Остров Дулихий прислал пятьдесят сюда два человекаЮношей знатного рода, и шесть прислужников с ними.Двадцать четыре пришли жениха на Итаку из Зама,С Закинфа двадцать ахейцев тут есть молодых, из Итаки жНашей двенадцать, все люди родов наиболее знатных.С ними – вестник Медонт, певец божественный Фемий,Также товарища два, в разрезании мяса
