громкихСлов воздержись! Не твое это дело совсем! Предоставь ихВечным богам говорить. Ведь намного тебя они лучше.Это тебе за гостинец коровьей ногою, которыйТы Одиссею поднес, когда он просил подаянья!'Так пастух тяжконогих коров говорил. Одиссей жеДамасторида огромным копьем умертвил рукопашно;А Телемах Леокрита убил, Евенорова сына,В пах поразивши копьем, и наружу конец его выгнал.Тот, вперед повалившись лицом, им ударился оземь,Тут с высоты, с потолка, воздела Афина эгиду,Смертным несущую гибель. И трепет сердца охватил их.Все разбежались по залу, как будто коровы, которыхПо лугу гонят рои оводов, налетев на них разомВ вешнюю пору, в то время, как дни наиболее длинны.Те ж, соколам кривокогтым с изогнутым клювом подобясь,С гор налетевшим внезапно на птичью огромную стаю, —Тучами падают птицы, спасаясь от них, на равнину,Соколы бьют на лету их, и нет им спасенья ни в бегстве,Нет и в защите. Любуются люди, довольные ловом.Так же они женихов гоняли по залу, разилиКопьями вправо и влево и головы им разбивали.Стонами полон был зал, и кровью весь пол задымился.Вдруг к Одиссею Леод подбежал, ему обнял колениИ, умоляя его, слова окрыленные молвил:'Ноги твои, Одиссей, обнимаю – почти меня, сжалься!Верь, никогда ничего непристойного женщинам в домеЯ не сказал и не сделал. Напротив, всегда я старалсяДаже других женихов удержать, кто подобное делал.Рук, однако, они от зла удержать не хотели.Из-за нечестия их им жребий позорный и выпал.Жертвогадатель, ни в чем не повинный, я должен погибнутьС ними! Ну что ж! Благодарности ждать за добро нам не нужно!'Грозно взглянув на него, сказал Одиссей многоумный:'Если ты жертвогадателем был здесь и хвалишься этим, —Часто, наверно, молился ты в доме моем, чтоб далекимСладкий день моего возвращенья домой оказался,Чтоб на моей ты женился жене и детей нарожал с ней.Нет, тебе не уйти от несущей страдания смерти!'Так сказал он и поднял с земли мускулистой рукоюМеч, упавший из рук убитого им Агелая.Этим мечом посредине он шеи Леода ударил.Крика не кончив, по пыли его голова покатилась.Гибели черной успел избежать Терпиад песнопевец,Фемий, которого петь женихи заставляли насильно.Около двери стоял боковой он в глубоком раздумьи,С звонкой формингой в руках, и меж двух колебался решений:Выйти ль из дома на двор и сесть за алтарь, посвященныйЗевсу, хранителю мест огражденных, – алтарь, на которомМного бедер бычачьих сжигали Лаэрт с Одиссеем, —Иль, подбежав к Одиссею, обнять его ноги с мольбою.Вот что, старательно все обсудив, наилучшим почел он:Ноги с мольбою обнять Одиссея, Лаэртова сына.Полую взял он формингу свою и, сложив ее на полМежду кратером красивым и креслом серебряногвоздным,Сам подбежал к Одиссею, руками обнял его ногиИ, умоляя, к нему обратился с крылатою речью:'Ноги твои, Одиссей, обнимаю: почти меня, сжалься!Сам позднее ты станешь жалеть, если буду убит я,Я певец, и богам свои песни поющий и людям!Я самоучка; само божество насадило мне в сердцеВсякие песни. И кажется мне, что готов я, как богу,Песни петь для тебя. Не режь же мне горла, помилуй! Также и милый твой сын Телемах подтвердит, что я в дом твойНе добровольно являлся, что шел я, того не желая,Песни петь женихам за обедами их. ПринуждалиК этому люди меня – и больше числом и сильнее!'Речь услыхала его Телемаха священная сила.Быстро к отцу своему подошел он и громко промолвил:'Стой! Воздержись от убийства невинного этого мужа! Также спасем и Медонта глашатая! Он постоянноМного забот обо мне проявлял, как был я ребенком.Лишь бы только его не убили Евмей иль ФилойтийИль не попался б тебе под удар он, как в зал ворвался ты!'Так говорил он. Разумный Медонт его речи услышал.Сжавшись в комок, он под креслом лежал, покрывшись бычачьейТолько что содранной шкурой, чтобы гибели черной избегнуть.Выскочил он из-под кресла и, сбросивши шкуру бычачью,Быстро колени обнял Телемаха, к нему подбежавши,И, умоляя, к нему обратился с крылатою речью:'Вот он я, здесь! Удержи ты отца, объясни ему, друг мой,Чтоб он в сверхмощи своей не убил меня острою медьюВ гневе на этих мужей женихов, поедавших бесстыдноВ доме добро у него и тебя оскорблявших безумно!'Так, улыбнувшись, ответил ему Одиссей многоумный:'Не беспокойся! Вот этим спасен ты от гибели черной,Чтобы ты в будущем знал и другим сообщил бы, насколькоЛучше людям хорошие делать дела, чем дурные.Вот что, однако: уйдите отсюда на двор и сидитеТам, вне убийства, – и ты и певец этот песнеобильный.Надо мне кое-какие дела еще сделать по дому'.Так сказал он. Пошли они оба и, выйдя наружу,Сели вблизи алтаря великого Зевса владыки,И озирались вокруг, и все еще ждали убийства.Стал между тем Одиссей оглядывать зал, не остался льКто между ними в живых, не избег ли погибели черной.Но неподвижно лежали, покрытые кровью и пылью,Кучами там женихи, как рыбы, которых в заливе,Неводом густопетлистым поймавши, из моря седогоНа прибрежный песок рыбаки извлекают, и кучиИх, по соленой тоскуя волне, на песке громоздятся;И отлетает их дух под пылающим солнечным жаром.Кучами так женихи один на другом там лежали.Сыну тогда Телемаху сказал Одиссей многоумный:'Ну-ка, пойди, Телемах, Евриклею кормилицу кликни.Нужно ей слово сказать, которое есть в моем духе'.Так он сказал. Телемах, приказанье отца исполняя,Двери потряс и к себе Евриклею кормилицу вызвал:'Древнерожденная! Встань-ка, старушка! Ведь ты в нашем доме,Сколько ни есть тут рабынь, над всеми у нас надзираешь.Выйди скорее! Отец мой зовет, чтоб сказать тебе что-то!'Так он громко сказал. И бескрылым осталось в ней слово.Двери открыла она для жилья приспособленных комнат,Вышла из них. Телемах же повел ее вслед за собою.В зале она Одиссея нашла средь лежащих там трупов.Был он кровью и грязью запачкан, как лев, луговогоТолько что съевший быка: идет он, запачкана кровьюВся его мощная грудь, и кровью запачкана мордаС той и другой стороны. И страшно с ним встретиться взглядом.Были запачканы так Одиссеевы руки и ноги.Трупы увидев мужей и безмерную кровь, ЕвриклеяВскрикнуть была уж готова, великое дело увидев,Но Одиссей, хоть и очень тянуло ее, помешал ей.Громко к ней со словами крылатыми он обратился:'Старая, радуйся тихо! Сдержись, не кричи от восторга!Не подобает к убитым мужам подходить с похвальбою.Божья судьба и дурные дела осудили их на смерть.Не почитали они никого из людей земнородных —Ни благородных, ни низких, какой бы ни встретился с ними.Из-за нечестия их им жребий позорный и выпал.Вот что однако: домовых прислужниц-рабынь назови мне,Кто между ними бесчестил меня и какая невинна'.Так на это ему в ответ Евриклея сказала:'Всю тебе правду скажу я, мой сын, ничего не скрывая.В доме у нас пятьдесят находится женщин служанок.Все они всяческим женским работам обучены нами,Чешут шерсть и несут вообще свою рабскую долю.Есть двенадцать средь них, пошедших бесстыдной дорогой.Не почитают они ни меня, ни саму Пенелопу.А Телемах, он недавно лишь вырос, ему приказаньяНе позволяла еще давать Пенелопа рабыням.Дай-ка, однако, я наверх пойду, сообщу Пенелопе.В сон глубокий она каким-то повергнута богом'.Ей отвечая на это, сказал Одиссей многоумный:'Нет, ее ты пока не буди. А скажи, чтоб явилисьТе из служанок, которые здесь бесчинства творили'.Так сказал Одиссей. Старуха из комнаты вышлаЖенщинам весть передать и вниз приказать им спуститься.Сам же он Телемаха, Филойтия и свинопасаБлизко к себе подозвал и слова окрыленные молвил:'Трупы начните теперь выносить и рабыням велите.После того и столы и прекрасные кресла водоюВымойте дочиста, в ней намочив ноздреватые губки.После того же как все вы кругом приведете в порядок,Женщин рабынь уведите из зала на двор, в закоулокМежду дворовою крепкой оградой и круглым сараем,Острыми их изрубите мечами и выньте у всех ихДуши, чтоб им позабылось, какие дела АфродитыПри женихах совершались, как здесь они тайно любились'.Так сказал он. Служанки вошли, прижимаясь друг к другу,Полные горя и страха, роняя обильные слезы.Стали прежде всего выносить они трупы убитых,Клали под портиком их, средь крепкой дворовой ограды,Тесно один близ другого. Давал Одиссей приказанья,Сам подгоняя рабынь. Поневоле они выносили.После того и столы и прекрасные кресла водоюВымыли дочиста, в ней намочив ноздреватые губки.А Телемах, свинопас и коровий пастух в это времяТщательно выскребли пол
