приходится влезать в шкуру своего героя. Писатель – как актер: сегодня он прекраснодушный Гамлет, а завтра – мрачный могильщик... Понимаю Льва Толстого, который хотел бы испытать то, что чувствует женщина, рожающая ребенка.
У меня врагов нет и не может быть. Мои враги – это враги не мои, а – дела моего!
Я знаю секрет вечной молодости. Секрет очень прост: никогда не прекращайте учиться и останетесь молодыми...
В пустой голове больше мыслей может поместиться!
Глупость – тоже сила, и большая сила! Разве не бывало так, что глупость побеждала мудрость?
И день бывал, как целая жизнь, а вся жизнь – как один день: проснулся, родившись, и снова уснул, померев.
Можно быть очень изворотливым человеком, но своей спины все равно не увидишь.
Пока мы живы, давайте о жизни и думать. О смерти же – не надо, она сама придет, как всегда нечаянная...
Мир не делается любовью – мир создается ненавистью. Только она, страстная и жгучая, способна творить не так, как придумано идиотами либерализма, а так, как это потребно ради порядка в людском хаосе.
Культура, когда она начинает подыхать в собственном гниении и маразме, получает новое мужское имя – прогресс!
На свете слишком много вина! Его чересчур много для церковных причастий, но зато его не хватает, чтобы вращать колеса водяных мельниц...
Много изобретений создано ради лентяев. Не хочется им идти пешком или трястись в телеге – вот тебе паровоз, а вот и самолет. Не хочет лентяй писать письма – вот тебе телефон, пожалуйста, будь любезен – поздравь начальника с хорошей погодой.
Высоко ценя народную мудрость, я все-таки осмеливаюсь не согласиться с одним из запечных афоризмов: много будешь знать – скоро состаришься. На мой взгляд, все выглядит иначе: кто ничего не знает и знать не хочет, тот загнется скорее.
Чтобы проверить качества человека, мало брать у него денег взаймы или ходить с ним в разведку. Лучшая из проверок – дать человеку власть, и вот тут он раскроется до конца.
Человек, не знающий истории, как трава без почвы, без корней. Отсутствие исторических знаний оставляет народ без умного руководства.
Любовь к истории Родины – это любовь к самой Родине!
Враги русской истории – это враги русского народа!
История – это всегда прошлое. Но в том-то и суть ее, что изучается она всегда в будущем.
Исторический романист – особый писатель! Он не может сам от себя сочинить XVIII век или придумать битву при Кунерсдорфе. Он обязан точно следовать источникам. По сути дела, его задача – пересказывать старое новым поколениям. Историк, не имея права фантазировать, напротив, не может обойтись без заимствований и вольно или невольно склоняется перед авторитетом чужого источника. Творческая сторона исторического романиста заключена лишь в умении одухотворить чужой и черствый материал, в умении читать его зрительно, писать на свой страх и риск. Миросозерцание автора при этом не играет никакой роли.
В мире не существует человека, жизнь которого была бы полностью документирована. Но если бы такой человек нашелся – грош цена его биографии, основанной на документах! Это так же безлико, как если бы вместо портрета вам представили рентгеновский снимок: вот ребра, вот легкие, здесь сердце... А человека нет.
Ибо документы могут засвидетельствовать брак, но пройдут мимо любви и ненависти, они отметят смерть, но ничего не скажут о том, как он страдал перед смертью...
Тынянов недаром писал, что он начинается там, где документ кончается. Это историк, не обнаружив документа, замолкает, а писатель – продолжает говорить без документа.
Можно лишь поздравить нашего читателя, что отныне он ждет от исторического романа исторической правды, основательной опоры автора на исторические факты – на документ!
Читателя всегда подкупает «реальность» прошлого.
Мало сказать: «Чесменское сражение»; надо сказать, при каких обстоятельствах оно происходило, каковы были краски битвы, что окрасили воду заревом горящих кораблей, осыпали картину битвы огнем и прахом этого сражения.
Историк красок не воссоздает, их способен воссоздать только художник.
Связь живописи и литературы. Понимание этого я нашел только в одном писателе – Юрии Бондареве, но с другими писателями беседовать на эти темы не приходится: они почему-то равнодушны к живописи, к тому, как краски влияют на слово.
Культура нации начинается с бережного отношения к могилам предков. Один взгляд на разоренное кладбище уже скажет, что здесь был ХАМ. А между тем всякая история начинается с могил. Храмы, обращенные в гаражи и картофелехранилища, кладбища, где сворочены кресты и разворованы надгробные плиты, – это явный признак падения нравов, бескультурья, преступности и злобного хамства.
Последнее время преобладает точка зрения на литературу как на собрание рецептов поведения в жизни. И если я пишу слово «педераст», редакция мне его вычеркивает, боясь, что читатель станет педерастом. Литература же попросту кастрирована. Ей, бедной, разрешают только целоваться и кричать «горько!». Писатель у нас, как трамвай: он ездит только по рельсам, по одному надоевшему маршруту. Но рельсы рано или поздно кончаются... Из розового наива читатель кидается в цинизм!
В 4?м и 5?м классах я учился по картам, где Германия была закрашена коричневым цветом, а захваченные ею страны – полукоричневым. Когда учительница показывала на Чехословакию, я должен был отвечать:
– Это область государственных интересов Германии!
Указка учительницы залезала в славянскую Польшу, и я отвечал:
– Это тоже область государственных интересов Германии.
– Садись, Пикуль! Ставлю пятерку...
