— Сражались вы храбро, воины! Ибо все знают, что чешским воинам боевого умения и мужества не занимать! Мне советовали попросить у короля вашего Бретислава выкуп за вас, но я не хочу торговать вами, как утварью кухонной! Я предлагаю…
Он сделал паузу. И поляки, и чехи слушали с видимым интересом.
— Я предлагаю всем вам присоединиться к моему войску, дабы помочь христианскому королю отвоевать у самозванцев и еретиков принадлежащий ему престол.
Он сделал еще паузу.
— А те, кто не захочет присоединиться? — спросил какой-то чех из заднего ряда пленных.
— А те, кто не захочет, получит от моего воеводы три золотых дуката и волен будет идти куда ему вздумается.
Удивление сменилось изумлением, а затем и одобрением.
— А раненные? — спросил кто-то.
— Я привел с собою десять магдебургских лекарей, — крикнул Казимир. — Всех раненных, и поляков, и чехов, переносят сейчас в замек, в лучшие палаты, и будут их там лечить.
Затем Казимир, чуть поколебавшись, отдал приказ нескольким отрядам выловить всех воров и мошенников города и конфисковать их имущество. В успех этого предприятия он не очень верил, но Мария ранее, в Глогове, настаивала, а ее политический опыт Казимир уважал. Переловить негодяев оказалось делом несложным — жители сами указывали воякам, где и кого следует искать. Зерно и золото возили в замек на повозках.
Казимир оставил («для временного правления», как он объяснил) триста поляков и одного командира в замеке, накормил всех голодных, раздал половину воровского золота, попрощался с жителями, и вернулся в Глогов. Полторы сотни чешских воинов присоединились к войску.
— Скажи мне, скажи, — допытывался старый Кшиштоф у воеводы Фредерика Пневицкого, — каков он в сражении?
Фредерик улыбался.
— Не зря ты ездил за ним к франкам, друг мой, — ответил он. — Несмотря на тщедушное телосложение, повелитель наш все время был в первых рядах сражающихся, сверкая победоносно свердом!
Кшиштоф покраснел от хвоеволия.
За время отсутствия Казимира в Глогове еще около сотни молодых воинов — детей польских иммигрантов, а также собственно саксонцев со склонностью к романтическому восприятию военного дела, присоединилось к войску, и вместе с ними, сопровождаемая двумя племянниками, прибыла мать Казимира Рикса. Хелье, все время порывавшийся уехать из Глогова, но не решавшийся — будто ждавший чего-то — получил возможность оценить эту женщину.
На берегу у переправы ее встретили со слезами счастья на глазах Кшиштоф и воеводы.
Риксе было сорок, и держалась она величественно. Красивая гордой саксонской красотой, с темными волосами, прямыми бровями, с губами не тонкими и не толстыми, и слегка жестокими, она величественно протянула большую, но весьма правильных контуров, руку — для поцелуя. Кшиштоф оросил эту руку слезами и терся о нее щекой, стоя на коленях, а Рикса надменно терпела. Узнав, что сын ее отправился в первый свой поход, она не проявила огорчения. Ровной медленной походкой поднялась она к замеку.
В столовую устремились слуги — прибирать и подавать на стол, и воевода Ярек попросил хвестовавшего там в одиночестве Дира с соусом в бороде и на рубахе куда-нибудь уйти на время.
Хелье, решивший посмотреть на Риксу вблизи, как раз входил в столовую.
Дир засмущался и начал, кряхтя, подниматься с ховлебенка.
— Хо, люди добрые! — сказал Хелье, входя. — Что это вы друга моего гоните?
— Мы не гоним, — возразил воевода, и стоявшие вокруг четверо вояк подтвердили, помотав головами, мол, не гоним, конечно же. — Ему подадут еще есть и пить, но, сам понимаешь — мать повелителя нашего…
— А что же, разве это мать повелителя вашего платит за жратву для вашего скоморошьего стана?
Вбежал Кшиштоф, запыхавшийся, дабы удостовериться, что к приходу госпожи в столовую все готово.
— Они не хотят уходить, — наябедал ему воевода. — Вот эти двое. Я не в обиду им говорю…
— Хелье… — начал Кшиштоф.
Дир же, пытаясь подняться, говорил:
— Да ладно, Хелье, чего там, мы им мешаем… А кто это приехал?
Хелье, злясь, тем не менее улыбнулся вопросу. И снова посерьезнел.
— Эти двое, — повторил он.
— Хелье, не сердись, — умоляюще попросил Кшиштоф. — Повелитель наш хорошо помнит о твоих заслугах, и я не упущу случая упомянуть о них в присутствии его матери, можешь быть спокоен.
Хелье улыбнулся, на этот раз мрачно, и положил левую руку на поммель.
— Ну, быстро отсюда! — сказал воевода.
В зал вошли еще несколько человек из командования.
— Ты мне надоел, — сказал Хелье воеводе.
— Как ты смеешь!
— Смею, — заверил его Хелье. — И вот что, Кшиштоф. Наше с Диром здесь присутствие нежелательно, я понимаю. Но следовало сообщить нам об этом заранее, и в более деликатной форме.
— Эй, кто-нибудь, — позвал воевода, оборачиваясь. — Быстро, уберите их отсюда!
— Ого! — Хелье стало окончательно весело. — Вот, это совсем другое дело.
Воевода приблизился к нему. Хелье схватил со стола кружку Дира с дрянным пивом и выплеснул ее содержимое в лицо воеводе, после чего он отскочил на два шага и выдернул из ножен сверд.
— Что ж вы стоите? — спросил он вояк. — Я готов драться со всем вашим подлым польским воинством! Недотыкомки, дармоеды! Подстилки Неустрашимых!
Несколько клинков сверкнули в воздухе.
— Дир, опрокинь стол, — велел Хелье.
— Друг мой…
— Делай, что тебе говорят.
Дир послушно опрокинул тяжелый дубовый стол. Загрохотали разбивающиеся блюда и плошки. Воины замерли.
— Теперь хватай ховлебенк и кидай в этих щенят, вообразивших себя воинами.
Воеводы смотрели завороженно, как Дир тяжело встает, а затем легко поднимает длинный, грубый ховлебенк и почти без замаха кидает в них.
Ховлебенк пролетел по прямой двадцать шагов и задел двоих — они упали, а остальные с обнаженными свердами бросились к Хелье и Диру.
— Стойте, стойте! — закричал Кшиштоф.
— Замолчи, Кшиштоф! — крикнул Хелье. — Не прерывай развлечение — я хочу кого-нибудь уложить, меня разозлили!
В обеденный зал вошла Мария.
— Сверды в ножны, все, — сказала она, не вдаваясь в подробности. — Если у кого-то боевое настроение, ему следует быть под Зеленой Гурой, а не здесь.
Устыдясь, воеводы вложили сверды в ножны.
— Где слуги? — спросила Мария.
Кто-то сделал знак жавшимся к стене слугам, и они, подбежав, подняли впятером стол, сгребли осколки и черепки, протерли пол вокруг стола тряпками. Мария подошла к Хелье, продолжающему стоять с обнаженным свердом.
— Сейчас не до выяснения отношений, — сказала она тихо. — Сейчас время дипломатии.
— Моему другу приказали выйти, и мне тоже.
— Это было невежливо и бестактно. Хотя, конечно, твоему другу следует переодеться.
— Может и так. Мне тоже переодеться?
