Рикса поднялась на ноги.
— Ты мне угрожаешь? — спросила она надменно.
— Нет, я хочу тебя предостеречь. Сядь. Не будем ссориться.
Рикса не любила, когда с ней говорили с позиции превосходства.
— Хорошо, — сказала она холодно. — Так какого же ты рода, и как тебя зовут?
— Я дочь Владимира Киевского.
Рикса улыбнулась.
— Вальдемара Крестителя? Что ж. — Она усмехнулась облегченно, с превосходством. — У него много дочерей по всему свету…
— Я его законная дочь.
Рикса перестала улыбаться. Но — не дрогнуло сердце, не перехватило дыхание у Риксы! Правда была далека от ее сознания.
— Законных тоже много, — сказала она.
— А зовут меня Мария.
И опять — не сложилось в голове у Риксы. Настолько правда была — нереальна. А может, Рикса боялась правды? Откладывала момент понимания?
— Мария. Что ж. Красивое имя.
Мария спокойно смотрела ей в глаза.
— Нет, — тихо сказала Рикса. — Нет. Не может быть.
— Но есть.
— Нет. Та Мария — должна быть старше.
— Это какая же — «та» Мария?
— Добронега.
Мария продолжала спокойно смотреть ей в глаза.
— Ты — Добронега? Нет! — крикнула Рикса и отшатнулась. — Нет!
— Не бойся.
— Я…
— Я и в Венеции тогда была — и Мария, и Добронега, а ты все еще жива и невредима.
— Нет! Это ужасно!
— Что ужасно?
Рикса попятилась, оступилась, и осела на пол, слегка подвернув ногу и ушибив бедро. Мария, соскочив с ложа, подошла и встала над ней. Рикса, в ужасе, завороженно смотрела снизу вверх.
— Что за дурные девичьи сцены, — холодно сказала Мария. — Не будь такой коровой. Вставай.
— Ты — убийца моего мужа. И его брата. И моего сына.
— С чего ты взяла!
— О, я знаю! Я знаю!
— Ничего ты не знаешь. Мужа твоего отравили, но сделало это вовсе не Содружество. Брата закололи готты, возможно по приказу императора. А сын твой оступился на карнизе, убегая ночью от любовницы, чей муж вернулся из путешествия, и упал на колья.
— Ложь! Все это — ложь!
Перепугалась истеричка, подумала Мария. Теперь она будет болтать — шепотом, но так, что многие узнают о том, что знать им не положено. Старая ведьма, да она Казимира от меня отвратит!
— А ну, встань, — сказала она тихо и холодно.
И Рикса подчинилась, дрожа, не смея отвести взгляд от холодных глаз Марии.
— Ложь, — повторила она. — Добронега… Никогда!..
Да, ненадежная она, подумала Мария. По-дружески не получится.
— Тебе много разного про меня рассказали, — сказала Мария без улыбки, и глаза ее недобро засветились. — И еще расскажут. Не всему, что тебе говорят, следует верить. Например, тебе скоро расскажут, что Добронега рассорилась с Неустрашимыми. Что они ее преследуют. И хотят убить — ее и Казимира. Ты этому не верь. И тому, что тебе раньше рассказывали, не верь. Ты вот чему верь, Рикса — если я узнаю, что ты сплетничаешь обо мне у меня за спиной, или строишь заговоры… или Казимир вдруг посмотрит на меня с подозрением… я найду способ избавиться раз и навсегда и от твоей глупости, и от твоей назойливости. А также избавить тебя и себя от внимания всех тех, кто всё еще воспринимает тебя всерьез. Меня примут поляки — и как жену короля, и как королеву, и как мать наследника. Я сделаю так, что меня станут в этой стране любить. Я не желаю зла ни полякам, ни тебе. Но если я почувствую враждебность, опасайся, Рикса. Я не хочу выдавать замуж твоих дочерей, а они скоро станут взрослыми. Я хочу, чтобы замуж их выдавала ты. Понимаешь? Сядь на ложе, тебе нужно успокоиться.
— Я ненавижу тебя, — сказала Рикса.
— Это твое право. Но ненавидеть меня ты будешь тайно, и никому никогда об этом не скажешь. Есть в мире и опытные убийцы, и отравители, но самое худшее — когда убивают неумело, долго, мучительно, ударяя кинжалом множество раз, и слышны пронзительные крики жертвы, и их все слышат, и никто — никто — не приходит на помощь. Сядь на ложе.
Рикса села на ложе. Мария налила из кувшина на прикроватном столике воды в кружку.
— Выпей. И успокойся. В таком виде тебе перед гостями появляться нельзя.
Рикса отпила из кружки. Мария села рядом с ней. Рикса вздрогнула.
— Прошлого нет, — сказала Мария ровным голосом. — Забудем. Забудем все, начнем все с начала.
Рикса кивнула, глядя прямо перед собой. Мария обняла ее одной рукой за плечи. Рикса вздрогнула, но не посмела отстраниться.
— Нет прошлого, — сказала Мария и поцеловала Риксу в висок. — Кроме, может быть, Венеции. Дике и Дафни. Скоро ты будешь нянчить внука. Сын твой скоро вернется. И будет у нас счастливая жизнь. Выпей еще воды.
Рикса снова отпила из кружки.
— Сейчас мы подождем, — сказала Мария, — пока они там захмелеют слегка. И выйдем к ним вместе. И будем им улыбаться.
А что, если я попрошу моего ростовчанина, чтобы он ее убил, подумала Рикса. Нет, не выйдет. Он начнет спрашивать, уточнять, и все это громко — тихо говорить он не умеет. Тогда Бьярке попрошу. Нет, нельзя. Если не удастся — мне не жить, и всем, кого я люблю, тоже.
За несколько дней до вышеописанных событий, в ясный венецианский полдень, Папа Римский, именем Бенедикт Девятый, готовился к отбытию в Рим во главе тысячи ратников, любезно предоставленных ему Императором Конрадом Вторым. Сидя в непринужденной позе на повозке, болтая ногами, Бенедикт забавлялся, глядя, как через площадь к нему спешит отец Доменико, поминутно оглядываясь через плечо, смешно семеня кривыми ногами. Подбежав к повозке, Доменико поклонился Бенедикту, гротескно-воровским движением сунул руку в суму, и вытащил оттуда свиток.
— Вот, как ты просил, беатиссимо падре, вот список. Список.
— Вижу. Не дыши так часто и глубоко, у тебя изо рта плохо пахнет, — сказал Бенедикт, проглядывая список и качая головой. — Какие имена, однако! Какие люди!
— Так вот уж, стало быть, беатиссимо падре, мы, значит, в расчете с тобой? Ты на меня больше не держишь зла?
— Это несерьезно! — Бенедикт строго на него посмотрел. — Я всегда на всех держу зло. Я злопамятный очень. Но в ближайшее время никаких мер против тебя и твоих друзей принимать не буду… скорее всего… Впрочем, ты можешь дополнительно укрепить свои позиции… обелить себя в моих римских глазах…
— Что еще!.. — простонал Доменико.
— Ничего страшного, и сделать это можно прямо сейчас. И стоить это тебе ничего не будет.
— Говори.
— Ты, видимо, немалые деньги заплатил, чтобы сей свиток заполучить.
— Ох, даже не спрашивай, беатиссимо падре!
