— Мне нельзя в Киев, — сказал Дир. — Мне, заметь, Ярослав припомнит… многое, разное.
— Ничего он тебе не сделает. Даю тебе слово. А ежели будет грозно на тебя смотреть, мы опрокинем на него стол.
В дверь постучали. Хелье открыл. Лех поклонился ему очень вежливо.
— Хелье, король прости тебя зайти к нему. У него к тебе есть дело.
— Король? — переспросил Хелье насмешливо. — Венецианский поп — шустрый малый, как я погляжу. Крестит, женит, коронует — все это одновременно. А то, может, Казимир ваш расчетлив стал, и за несколько услуг сразу вышла ему скидка.
Лех терпеливо слушал и ждал.
— Позволь, — сказал Хелье. — Ты, Лех, не схватить ли меня пришел? Меня посадят в острог, как неудобного свидетеля? А Ярославу сами новость доставят, в том виде, в котором она всех устроит? Мол, жил себе Казимир монахом, а потом вдруг решил выйти снова в мир, и его тут же благородные соотечественники на престол посадили?
Лех молчал.
— Сверд брать? — спросил Хелье.
— Зачем? — удивился Лех. — Впрочем, как хочешь.
Хелье тщательно приладил бальтирад, поправил сверд, накинул сленгкаппу, и сказал Диру:
— Дир, друг мой, если я не вернусь через час, всех тут убей, а город подожги, и присоединись к Неустрашимым, на чьи деньги этот сопляк купил себе корону.
Дир с серьезным видом кивнул, а Лех смутился.
Явившись в королевскую спальню, Хелье застал там только Казимира. Спальню за один день переоборудовали в кабинет, ложе скрыли занавесью. Казимир что-то писал, сидя за грубой отделки, но с тщательно разровненной поверхностью, столом. Вживаясь в роль, он не поднял головы до тех пор, пока не дописал строку.
— Лех, можешь идти.
Лех, поклонившись, вышел.
— Здравствуй, Хелье.
— Здравствуй, Казимир.
— Не хочешь ли ты поступить ко мне на службу?
Не научился еще дипломатии, подумал Хелье. Такие вопросы сходу не задают. Сперва обхаживаемому следует польстить, вспомнить о заслугах, сказать, что он — самый лучший и расторопный на всем свете, а уж потом предлагать службу и солидное вознаграждение. Ну так ведь он только начал, научится еще.
— Нет, — сказал он.
— Жаль. Теперь вот что. Я написал послание Ярославу. Поскольку ты в любом случае его увидишь в ближайшее время — не будет ли тебе трудно его передать? А в награду за услугу я оплачу твое путешествие на Русь.
— Исполняется моя мечта, — сказал Хелье. — Я давно мечтал стать курьером.
Казимир улыбнулся.
— Ты любишь шутить, Хелье. Понимаю — можно было бы послать просто какого-нибудь ратника. Так ты думаешь. А на самом деле нельзя.
— Отчего ж?
— Послание это такого рода, что довести его нужно в сохранности, и передать лично в руки Ярославу. А если по пути что-нибудь случиться, нужно сделать так, чтобы оно, послание, не попало в какие-нибудь другие руки. И довериться мне некому, кроме тебя.
— Очень сожалею. Но, видишь ли, я еще не решил, куда мне ехать. На Русь — да, может быть, но скоро зима, а на Руси холодно. Я не люблю холод. Возможно, мне захочется перезимовать в теплых краях.
— Нет, нельзя.
— Ты не разрешаешь?
— Послание огромной важности, Хелье.
— Это как посмотреть. К примеру…
— Вот, посмотри.
Казимир протянул ему свиток. Пока Хелье его разворачивал, Казимир вывалил из калиты на стол еще несколько грамот, взял чистую хартию, и снова стал что-то писать.
Сперва речь шла о замужестве сестры Ярослава, и прилагались извинения — мол, прости, что не оповестили, не спросили разрешения, время военное. Затем Хелье перестал мрачно улыбаться, посерьезнел, и стал читать внимательно.
«… против тебя и твоих территорий готовится заговор, самый серьезный за много лет. Грядет передел мира, а быть переделу или нет — зависит от многого, и от тебя лично тоже. О подробностях тебе расскажет посланец, а в письме могу сказать только — собирай два войска, князь! Одно, большое, посылай на юг от Киева, таким образом ты сможешь предупредить удар врага. Второе, меньшее, будет охранять тебя на северо-западе. Твой союзник Казимир».
Хелье поднял глаза на Казимира.
— И что же это означает? — спросил он.
Казимир дописал строку.
— Это означает, — сказал он, — что Неустрашимые договорились с фатимидами, и готовят нападение в этом году.
— В этом году?
— Да.
— Не поздно ли? Зима вот-вот.
— Это, возможно, часть плана.
Хелье некоторое время размышлял.
— Это Мария тебе рассказала? — спросил он.
Казимир посмотрел Хелье в глаза. Держа в правой руке свиток, Хелье левую положил на поммель и расставил ноги на ширину плеч. Перед ним был — другой Казимир. Что-то от прошлого Казимира все еще наличествовало — от беглеца, алумно, монаха, или кем он там был, в недалеком прошлом. Но — холодный взгляд, недобро вздернутая бровь, не сжатые в момент решительности, но растянутые в полу-улыбку губы — перед Хелье сидел властитель. Прежний Казимир сказал бы — «Уж это мое дело, а если и Мария — то что же?» Нынешний не удостоил Хелье ответом, давая понять, что дела его и его жены никак не касаются варанга смоленских кровей, что не того полета птица этот варанг, чтобы задавать такие вопросы, что Мария отныне — жена властителя и сама властительница, а вовсе не заговорщица и интриганка, и Казимиру все равно, какие у его жены с Хелье были ранее отношения — вернее даже не все равно, а просто — лучше бы Хелье о каких бы то ни было отношениях с Марией в прошлом не упоминать — ни под каким предлогом. Поскольку если Казимир, против собственного желания, дознается, что состоял Хелье некоторое время любовником при Добронеге, знание это весьма усложнит Хелье жизнь.
Прав Гостемил — власть портит людей.
Казимир протянул руку — Хелье подал ему свиток. Казимир скрутил его в трубку и запечатал, и приложил амулет. На мгновение Хелье показалось, что на амулете — сверд и полумесяц, но только показалось. Казимир снова протянул Хелье послание. Сигтунец хлопнул себя по бедру, обнаруживая, что калиты при нем нет. Тогда он просто взял свиток у Казимира и, держа его в руке, коротко поклонился. Казимир улыбнулся светски и, подняв с полу калиту, протянул Хелье. Звякнули золотые монеты на дне. Хелье сунул свиток в калиту.
— Хорошо, — сказал он. — Раз уж мы расстаемся… Вот последняя часть… хмм… польского наследства.
Отвязав от гашника маленький кожаный мешок, он положил его на стол перед Казимиром.
— Что это? — спросил Казимир.
— Как я понимаю, это один из двух драгоценных камней, которые называются «Литоралис». Тот, который считался пропавшим.
— Литоралис!
