— Друг мой, — сказал Гостемил, — давеча у самого дома буйствовали и что-то кричали смерды. Почему?
— По невежеству, — ответил Нимрод.
— Нет, не только.
— Я им недоплатил за…
— Вот, это ближе к делу. Пойди и доплати.
— Они меня побьют.
— Не следует фантазировать, друг мой. Не настолько они дураки, чтобы бить человека, который дает им деньги.
— Не хочу.
— Понимаю твои затруднения. И все-таки пойди и заплати. Прямо сейчас.
— Хорошо.
И Нимрод вышел.
— Странный у тебя холоп, — заметил Мстислав.
— Да, весьма, — согласился Гостемил. — Но ничего не поделаешь, такого повара больше нигде не найти.
— Так это он все это приготовил?
— Да.
— Болярин, — сказал Мстислав. — Я хочу купить его у тебя.
— Князь, его многие хотят купить.
— Я хорошо заплачу.
— Мы не на торге, князь.
Мстислав хотел было рассердиться, но вдруг ему стало забавно.
— Дело у меня к тебе такое, болярин, — сказал он. — Мы тут собираемся хувудваг прокладывать, и хотели бы купить у тебя часть эйгора, западную.
— Нет, — ответил Гостемил. — Твои торгаши у меня уж побывали, князь, и я им отказал. Не скрою, был я с ними груб, но они сами виноваты. Речь зашла о родах, кто от кого произошел, и мне стало противно.
— Не понимаю, — сказал миролюбивый Мстислав, — ты не любишь мой род?
— У наших родов давнишняя взаимная неприязнь, князь. Такая традиция. Бывают традиции хорошие и плохие, а бывают просто так — есть она, традиция, и все тут.
— Но хувудваг нужно проложить.
— Не думаю, хотя это твоя воля, князь. Ну так прокладывай в обход моего эйгора.
— Но там слева болота да холмы, а западная часть эйгора ровная вся.
— Сожалею, князь.
— Да ты, болярин, невежа! — не выдержал один из воинов.
— Молчи, Корко! — прикрикнул на него Мстислав.
Гостемил, не глядя на Корко, улыбнулся.
— Ретивые у тебя холопы, князь.
— Я не холоп! — возмутился Корко.
— Корка, молчи! Болярин, я не чувствую ни к тебе, ни к роду твоему, никакой вражды. Совсем. Наоборот — будешь в Чернигове, так заходи в детинец ко мне в любое время, напою и накормлю чем смогу, и спать уложу.
— Нет, князь.
— Что — нет?
— Рад твоему гостеприимству, но воспользоваться им не смогу.
— Почему?
— Я же сказал — вражда у наших родов.
— Но ведь я-то сижу у тебя дома, вот сейчас!
— Это совсем другое дело, — объяснил Гостемил. — Двери дома моего открыты для всех, больших и малых, просвещенных и не очень. А мне, представителю Моровичей, к олеговым потомкам в гости ходить не пристало.
Мстислав и на этот раз не обиделся, а только строго посмотрел на Корку, чтобы тот молчал.
— Странный ты человек, болярин, — заметил он.
— Да, я иногда бываю странен, — согласился Гостемил. — Мне, например, не понравился Веденец.
— Веденец?
— Венеция. Это такой город на Адриатике.
— Да, я слышал, — сказал Мстислав, улыбаясь.
— Мне говорили, что это второй Константинополь, все время веселье, праздник, и зрелища. И все, кто там побывал — в совершенном восторге возвращались. А мне город показался простоватым, вороватым, и каким-то хилым. К тому ж к концу моего там пребывания сделалась отвратительная погода, дул ветер, сыпало снегом. Еда там простецкая — очевидно, тамошние содержатели крогов считают, что если город пользуется популярностью, то вкусно готовить не нужно. Это, надо отдать им должное, весьма практичный подход к делу, но мне он показался оскорбительным. Хорловы терема там какие-то очень функциональные. Без улыбок, слишком делово. Кроме того, в Веденце совершенно не популярны достойные фолианты. Писцы пишут только доносы на ближнего и ведомости.
— А во Флоренции ты был?
— Не был, но наслышан.
Поговорили еще о достоинствах и недостатках городов. Гостемил вспомнил по ходу дела Екклесиаста и восхитился стихом, где говорится о том, что награда за труды есть немедленный и непосредственный результат этих трудов. И вспомнил в этой связи Аристохвана, но гости не знали, кто такой Аристохван — Мстислав путал его с Аристотелем, а один из воинов сказал, что не является любителем норвежских саг, и что даже астеры порою сочиняют занимательнее. Потом Мстислав заговорил о недавней охоте, и воины его с энтузиазмом поддержали, а Гостемил заскучал.
— Вот что, гости, — сказал он, — вы тут хвестуйте, а если нужно чего — Нимрода зовите, он принесет да подаст. Баня будет к вечеру. А отхожее место у меня на заднем дворе, так уж пожалуйста, из уважения к дому, в углы не ссыте. А я пойду вздремну — стариковская привычка, вредно, ну да уж ничего не поделаешь. А то мне что-то скучно с вами и вашей охотой.
Гости так ошарашились речью этой, что не нашлись, что ответить, и только смотрели уходящему Гостемилу в широкую спину.
— Это ж просто… не знаю… оскорбление! Вот! Настоящее! — сказал наконец один из воинов. — Князь, тебя оскорбили!
— Да, — откликнулся Мстислав, но не сердито, а как-то отрешенно, без интонации.
— Он наглец!
— К тому ж можно, если на то пошло, взять силой то, что он по-хорошему отдать не желает!
— Ты лично, Корко, собираешься применять к нему силу? — осведомился Мстислав. — Что ж, пойди, примени, а я погляжу, что из этого получится.
— Нет, а просто привести сюда ратников человек двадцать, и пусть под их надзором холопы наши кладут хувудваг.
— Да, — сказал Мстислав задумчиво.
— Именно! — подхватил второй воин.
— И скажет про меня болярин, — продолжил мысль Мстислав, — что я достойный представитель рода олегова. — Он помолчал. — И будет прав, — добавил он.
— Князь, он не смеет.
— Молчать! «Не смеет». Дураки!
— Князь, нам за тебя обидно!
— За меня? Не за него?
— А он-то что…
