– Съездим! С удовольствием! – торопливо говорит Витька. – Давайте его адрес!
Мы записываем адрес Алексея Семеновича, прощаемся и снова идем по широкому коридору к выходу. И снова юноши и девушки глядят на нас со всех сторон. В основном – на Корнелию. И в их глазах мне чудится то же самое жадное любопытство, которое я вижу все сегодняшнее утро в глазах Корнелии. Любопытство к другому, незнакомому миру.
Мы колесим по городу, останавливаемся возле постовых милиционеров и выезжаем, наконец, на окраинную улочку с одноэтажными домиками, каменными тротуарами и белеными глинобитными заборами.
Корнелия смотрит на эти тротуары и заборы еще более удивленно, чем на высокие здания в центре города. Конечно, если она имеет какое-то представление о Боспорском царстве, ее должны удивлять эти окраинные улочки. Ведь и в те далекие времена они были почти такими же…
Возле одного домика мы выходим из машины.
Алексей Семенович должен жить здесь.
К нашему счастью, он дома – лысенький, толстенький старичок с сетью добрых морщин у глаз. Он выходит на крыльцо в полосатой пижаме и широченных шлепанцах, выслушивает мои не очень стройные объяснения и приглашает нас на застекленную террасу.
– Проходите, молодые люди, – говорит он. Проходите… Мы сейчас во всем разберемся. Во всем можно разобраться. Во всем, что угодно, можно разобраться… Садитесь, чувствуйте себя как дома и извините меня на минуточку. Я приведу себя в порядок. Вы все-таки с дамой…
Он убегает в дом и минут через десять выходит в тонком чесучовом костюме. Из-под его застегнутого пиджака выглядывает ослепительно белая рубашка.
– Вот теперь я, так сказать, в форме, молодые люди. Теперь можно разговаривать… Может, вы расскажете все по порядку?
Я рассказываю ему все по порядку, и он внимательно слушает, согласно кивает и из-под мохнатых седых бровей как-то пронзительно поглядывает по очереди то на меня, то на Витьку, то на Корнелию.
Мне почему-то кажется, что моему рассказу он не верит.
– Значит, вы хотите, чтобы я ее, так сказать, проинтервьюировал? – уточняет он.
– Вот именно! – соглашается Витька.
– Ну, что ж, это можно. Это вполне можно…
Он переводит взгляд на Корнелию и очень быстро произносит какую-то латинскую фразу. Настолько быстро, что я не успеваю разобрать в ней даже ни одного корня. Однако Корнелия его понимает и отвечает ему. Он задает ей еще несколько таких же быстрых, почти молниеносных вопросов. Получив на них ответы, он облегченно вздыхает и начинает говорить медленнее, размереннее. И я понимаю, что он просто проверял Корнелию – действительно ли латинский язык для нее родной. Ведь только на родном языке можно понять такие торопливые вопросы.
Они говорят теперь спокойно и дружелюбно.
Вернее, говорит в основном Корнелия, а Алексей Семенович согласно кивает м изредка вставляет какие-то фразы. Я все жду, что он будет удивляться, таращить глаза. Но он ничему не удивляется.
Глядя на его лицо, можно подумать, будто Корнелия рассказывает ему самые обычные, ничем не примечательные вещи.
Они говорят долго. Наверное, минут сорок. Мы с Витькой терпеливо ждем и смотрим то на них, то на террасу. В этом дворике сад. На нас глядят зеленые гроздья винограда, желтые яблоки, коричневые груши. От террасы до калитки по обеим сторонам желтой дорожки – цветы.
Золотые шары, георгины… Здорово здесь! Очень здорово!
В таком бы домике да еще возле моря пожить с месяц… Эх!
Наконец, Алексей Семенович обращается к нам с Витькой:
– Ну, вам, молодые люди, наверно, интересно узнать, что она мне рассказала?
– Конечно! – в один голос отвечаем мы.
– Так вот слушайте, – Алексей Семенович прокашливается, проводит рукой по клеенке на столе. – Она говорит, что родилась в Риме при императоре Константине. Отец ее был императорским чиновником. Звали его Гай Корнелий Флор. Поэтому и ее зовут Корнелией. У римлян второе имя отца становилось именем дочери… Она жила в Риме до тех пор, пока столица не была перенесена в Константинополь. Отец уехал туда вслед за императором. Но там он с кем-то поссорился, и в наказание его сослали в Пантикапей, столицу Боспорского царства, где он представлял интересы империи. Корнелия почти не помнит Константинополь. Она помнит только Рим и Пантикапей, куда ее привезли восьмилетней девочкой. Вы знаете, где находился Пантикапей, молодые люди?
Мы с Витькой стыдливо пожимаем плечами. Мы уже настолько забыли историю, что не знаем точно, где находился этот самый Пантикапей.
– Где-то здесь, в Крыму… – негромко произносит Витька.
– Он находился, молодые люди, там, где сейчас находится Керчь, – говорит Алексей Семенович. – На вашем месте я бы отвез ее туда…
– Мы это сделаем, – обещает Витька. – Обязательно сделаем!
– А что было дальше? – не выдерживаю я. – Расскажите, пожалуйста, – что было дальше!
– А дальше было вот что… – Алексей Семенович говорит совершенно невозмутимо, и я все никак не могу уловить его собственного отношения к тому, что он рассказывает. – Дальше было вот что… Девочку в Пантикапее воспитывали рабыни. Да-с, молодые люди, рабыни… Сейчас она уже понимает, что иметь рабов – это плохо. Она говорит, что ей это объяснили. Но тогда она этого не понимала.
