свободен... как безумец свободен в своих видениях. Реальность не висит на руках тяжким бременем, а прозрачные стены темницы делают тебя счастливым, и ты летишь, паришь, тасуя миры подобно колоде карт...
Доктор Кадаль еле успел остановиться на самом краю пропасти.
Шагни он дальше...
«Это все из-за эксперимента с ит-Саффедом. После него я боюсь, подсознательно боюсь контакта! Страх мешает, шорами застит глаза, путает, морочит... Прочь! Прочь отсюда! До тех пор, пока я не стану прежним (если вообще останусь в живых!) – никаких контактов! Господи! Что это?»
Почти сразу доктор понял: он слышит болтовню администраторши двумя парами ушей. Своей и этого... надима. Впервые в жизни Кадаль сумел пробиться на поверхность чувств пациента, впервые самостоятельно поднялся из глубин чужой личности к дневному свету, впервые...
– Девочке повезло: на нее пал жребий «Лотереи Двенадцати Домов»...
Правда.
Словно глазок индикатора зажегся в толще чужого сознания, словно оранжевый бакен мелькнул на морской глади, словно тепло от рюмки «Старого Кабира» разлилось по телу – правда!
Она говорит правду... не до конца.
Да.
Именно так.
– У внучки почтенной Бобовай удивительное расположение планет, крайне заинтересовавшее администрацию...
И это правда.
Практически полностью.
– Но это никоим образом не может быть связано с происшедшим катаклизмом, кроме как в помраченном рассудке надима Исфизара...
Врет!
Господи – врет!
Ложь!
– Ложь!
Чей это голос? Чей?! Глуховатый, с еле заметной хрипотцой, совершенно чужой голос... кто-то вошел в учительскую?
Кто?!
Чудовищное усилие, казалось, порвет Кадаля в клочья, но он выдержал, даже не застонав – и увидел огонек свечи... второй... третий. Свет. Вверху. По правую руку. Тяжесть давила прессом, туманя взгляд, доктор держался из последних сил, и до него лишь спустя вечность дошло, что это он просто не дает векам смежиться.
Векам бесчувственного надима Исфизара.
Хорошо еще, что никто не интересовался бывшим пророком – упаси Творец, заметят открытые глаза, что бесстыдно вспучились стеклянными белками в кровавых прожилках...
Прежде чем сдаться и кубарем вывалиться наружу, позволив Исфизару целиком уйти в счастливое небытие, доктор Кадаль успевает заметить: напротив, в кресле, сидит коротышка с подстриженной бородкой без усов, и губы коротышки шевелятся двумя синими червями.
– Ложь! – кричит из кресла доктор Кадаль.
8. ХАКИМ
Я сразу ему поверил.
Кадаль, Хануман-Рохля, доктор Кадаль, подопечный явно связанного с «Аламутом» бородача – он кричал из кресла, а казалось, что он кричит из бездны, из клубящейся пропасти, и лишь эхо доходит до столпившихся на краю людей.
– Ложь!
Если бы они еще знали правду о снимке, где была изображена треклятая девчонка; снимке, выпавшем у Неистовой Зейри, подобранном мною и бесцеремонно отнятом у меня хайль-баши Фаршедвардом! Сказать? Признаться? Или...
Астрологическая чушь, «звездная болезнь», с помощью которой Зейри сейчас тянула время, пытаясь увильнуть от известной только ей правды (в последнем я не сомневался и без Кадалева вопля) на поверку выходила реальными планами, последовательно проводимыми в жизнь реальными людьми. Нас, ординарных хакимов со всеми нашими учеными степенями, держали за дурачков, в качестве живца, приманки для богатеньких родственничков!.. как же, моего отпрыска учит истории сам господин аль-Шинби, это вам не кот начихал, и господин аль-Шинби млеет от удовольствия вместе с высокопоставленным папашей – жалованьице, господа, жалованьице способствует!
В университете вряд ли раскошелятся...
Девчонка – я готов был задушить ее собственными руками, поскольку чувствовал: именно во внучке параличной бабки кроется корень бед. Правда – в Неистовой Зейри, исток – в твари, норовившей сломать Гвениль. Сейчас я вспомнил, память услужливо подбросила: захваченный автобус, ледяной ком внизу живота, треск автоматной очереди, задушенные всхлипывания Лейлы – и угловатый силуэт подростка с шалью на плечах, призрак за окном. Тогда я ничего толком не видел, не понимал, и даже когда ублюдок с гранатами бесцеремонно отпихнул меня, собираясь выглянуть наружу – я боялся одного, самого глупого,
