– Ну да, госпожа...
– Но ведь в мектебе нет электричества!
– Вот и я удивляюсь: лампочка не загорается, а камера показывает! Только такое, что лучше не смотреть...
Зейри Коушут молча рванулась к дверям, выяснив уже на пороге, что Гюрзец ее все-таки опередил. Ну а следом гурьбой повалили остальные.
Лишь корноухий Руинтан остался мирно похрапывать в одном из кресел последнего ряда.
– На минуту отвернулся – а этот гад хвать черпак спирта, и выхлебал до донышка! – словно оправдываясь перед Кареном, развел руками Усмар, проходя мимо. – И хоть бы хны, только уши лиловыми стали...
Сухая лапка невесомо легла на Каренову ладонь.
– Иди, Каренчик, погляди, что там... после расскажешь. Да иди же – ничего со мной не сделается! Кому я нужна, дура старая?!
Уже в дверях он обернулся, кивнул бабушке Бобовай и застывшей возле нее Сколопендре с ржавым мечом в руках – и покинул зал.
Мониторы наружных камер находились в помещении охраны, и сейчас в комнатушку, рассчитанную максимум на трех человек, набились почти все пленники «Звездного часа». Из-за спинищи Фаршедварда Карену нечего было и мечтать о том, чтобы разглядеть хоть край экрана, поэтому отставной висак-баши, не долго думая, взгромоздился на стоявший у входа стул.
А на Али-бея оперся.
Изображение на экране не двигалось. В этом не крылось бы ничего удивительного, если, во-первых, не знать, что мектеб обесточен, и камера вообще не должна работать; а во-вторых...
Деревья вдоль дороги застыли безучастными постаментами – лист не шевельнется, веточка не вздрогнет; справа в экран вползал побитый синий «скарабей» мэйланьского производства – вползал, тужился, и никак не мог вползти, будто уперся в невидимую преграду. У обочины стояла еще одна машина – мушерифская, с выключенной мигалкой на крыше; видимо, на ней-то и приехал хайль-баши. На капот лениво облокотился прикуривающий водитель. Оранжевый язычок пламени уже лизнул кончик сигареты – и тоже застыл, как на моментальной фотографии. Застыл и мушериф, словно окаменев под взглядом неведомого василиска.
Глаза водителя были закрыты – видать, моргнул за мгновение до стоп-кадра.
А у самых ворот завис в падении изумленный хаким-эмир! Он до сих пор падал, как и почти сутки назад – спиной вперед, неловко всплеснув руками... Левая нога хаким-эмира была аккуратно отсечена чуть ниже колена, и внутри кровавого круга белел ровный срез берцовой кости.
«Как окорок в мясной лавке», – подумалось Карену.
От голода, что ли? – удивился он сам себе минутой позже.
Зато никакого тумана на наружном изображении не было.
Камера добросовестно показывала, хаким-эмир падал, «скарабей» полз, водитель прикуривал – а люди молча стояли, уставившись на монитор, молчание тянулось целую вечность, и Карену начало казаться, что и сами они уже превратились в статуи... но тут, словно специально задавшись целью опровергнуть эту мысль, Большой Равиль заворочался и полез в карман за очередной сигарой.
– Запись, – изрек он.
– Чушь, – жестко бросил Гюрзец. – Здесь вообще нет записывающей аппаратуры – не успели установить.
– Тогда... что же это ТАМ творится? – толстенький хаким попытался скрыть испуг, но ему это удалось плохо.
– А что ЗДЕСЬ творится?! – зло огрызнулся Равиль.
Хаким отшатнулся, как если бы бородач собрался ткнуть сигарой ему в лицо – и тут экран померк. Махмудик лихорадочно защелкал переключателями на пульте, но аппаратура оживать наотрез отказалась.
«Ты что, дурак?! – со всей ясностью говорил темный экран. – Много мы тебе без электричества наработаем...»
– Сеанс окончен, – сухая усмешка искривила рот надима Исфизара. – Нам ПОКАЗАЛИ.
– Кто показал? – быстро спросила девушка, которую, кажется, звали Лейлой.
– Судьба. Давайте все-таки вернемся в зал.
Поскольку никаких других предложений не поступило, люди поплелись обратно. Долго рассаживались – почему-то стараясь занять те же места, что и раньше; и Карен успел шепотом пересказать старухе Бобовай виденное.
Сколопендра вертела в руках сокровище толстенького хакима и молчала.
– Прошу тишины, – строго постучал по кафедре надим Исфизар.
И тишина пришла.
13. ХАКИМ
Озноб тряс меня, с остервенением вцепившись в плечи ледяными лапами и заставляя каждый волосок, от головы до самых интимных мест, топорщиться подобно стальной проволоке.
