играл самую главную роль... наиглавнейшую.
Порубленных врагов в госпиталь возил.
– Там в этих... в титрах написано, – подала голос Сунджан. – В конце, когда песню поют, так и написано: «Рашид аль-Шинби, магистр истории, консультант». Я однажды прочитала.
Разумеется, Валих Али-бей сроду не читал титров любимого сериала, но отстать от девчонки он не мог.
– А-а-а... ну да, конечно! Хаким Рашид, а почему вы никогда об этом не рассказывали?
– Не знаю, Валих. Стыдился, наверное.
– Чего?!
На лице Фаршедвардова племянника было отчетливо написано, что он, Валих Али-бей, доведись ему хоть краем прикоснуться к истории Чэна-в-Перчатке, уже трезвонил бы об этом замечательном факте на всех перекрестках.
– Чего? Пожалуй, того, что я хотел как лучше, а вышло как всегда. Жвачка. Ложь и бессмыслица. Действительно, тогда проще сунуть правду, подобно мечу, между стволами кизила и налечь всем телом...
– Как эта... сколопендра, – добавила Сунджан.
– И пусть бы себе ломала, – безапелляционно заявил Валих. – Тоже мне, ценность: железяка ржавая! На любой свалке таких горы валяются!
– Горы? – прищурился Рашид. – Может, и горы... Только вот эта ржавая железяка, скорей всего, и есть тот самый эспадон Гвениль, которым твой Фальгрим в сериале рубился! Настоящий... или другой лоулезский двуручник. Поди покрути таким восьмерку! Зато волос на воде им и вправду рубили, было такое развлечение у лордов Лоула... И носили его не в ножнах за плечом, а просто на плече. Без ножен.
Валих недоверчиво наморщил лоб.
– Это как оглоблю, что ли? Ну, вы, хаким Рашид, и скажете! На спине его носили, чтоб рукоять из-за плеча высовывалась – и как только враги, так сразу, со свистом...
– Ты, парень, хоть раз бы попробовал задуматься: как его при эдакой длине из ножен выхватывать? Возьми швабру, проверь! Он же длиннее перехвата руки! Умники хреновы! Я им еще на съемках сто раз говорил, а они: нам лучше знать, что нужно массовому зрителю! Теперь вижу – действительно лучше!
– Здесь дети, Рашид, – предупредительно бросила Лейла.
– Дети! Везде дети! И все смотрят, как герой вырезает подчистую сотни, тысячи врагов, как они падают марионетками, не вызывающими ни сострадания, ни отвращения... ничего! Что ж удивляться, если ребенок вырастает, и слово «убить» связано теперь для него с механическим процессом, голым действием без привкуса страха и реальной смерти! Помнишь, Валих, полмесяца назад: я выхожу на крыльцо, а ты скачешь вокруг бар-Ханани и орешь благим матом: «Убить! Убить! Убить тошнотиков!» Помнишь?!
Фаршедвардов племянник отвел взгляд – с памятью у него проблем не было.
– Правда нужна, правда... как кровь толчком выхлестывается из раны, заливая тебе лицо, как рукоять меча срывает с ладони мозоль, и боль обжигает тебя, но воздух уже поет под клинком! Да, я сам ни разу не испытывал ничего подобного, но я хотел, я мечтал, а они – они никогда даже не задумывались, какая она, правда!
– Хаким Рашид, – хором вмешались близняшки бар-Ханани. – Хаким Рашид, а какая она, правда?
– Про Чэна-в-Перчатке, – добавил Валих, разглядывая собственную ладонь.
Словно мозоли от рукояти искал.
– Правда... не знаю. Но хотел бы знать. Или придумать.
– А ты придумай, – Лейла тронула хакима за плечо.
– Придумать? Что ж, давайте попробуем...
Рашид присел у костра и некоторое время глядел в сердцевину пламени.
– Мы встретились с харзийцем за угловой башней Аль-Кутуна, – слова рождались сами, словно их подсказывал кто-то, целую вечность дожидавшийся этого часа, заставляя голос наполняться чувственной хрипотцой, – в одном из тех грязных и узких переулков района Джаффар-ло, которые подобны нитям старого темляка – спутанным и залоснившимся.
– Харзиец? – не удержался молодой Али-бей. – Это который...
– Тихо! – одернули его хором Сунджан, близняшки и Лейла.
И Валих замолчал.
А Рашид аль-Шинби все говорил, все низал бусины вымысла на нить души, и хакиму казалось, что совсем рядом, в темноте, стоит беловолосый гигант из снов и одобрительно улыбается, внимая рассказу... а там, за гигантом, толпится целая вереница теней, которые только и ждут своего часа, своей бусины, отдав власть над бывшим и небывшим ординарному хакиму мектеба «Звездный час», как отдают наследственный клинок.
Слова рождались сами.
В двадцати шагах от них, зажатый двумя стволами кизила, спал старый меч.
И видел хорошие сны.
19. НЕИСТОВАЯ ЗЕЙРИ
Наверное, все действительно предопределено заранее. Раз и навсегда, приговор окончательный,
