развеются, подобно туману... Посмотрим... посмотрим.
– Ты спишь, Единорог? – еле слышно доносится из угла.
Это Детский Учитель. Тоже заснуть не может, что ли?
Молчу. Пусть думает, что сплю.
– Притворяется, – уверенно отвечает второй голос, вне всяких сомнений принадлежащий Обломку. – Хитрый он стал, Наставник... Скоро штопором завьется от хитромудрости своей, и будет пробки истины из бутылей бытия выдергивать! Дашь пробочку на бедность, а, Единорожа?
– Не дам! – раздраженно бросаю я и тут же понимаю, что дальше притворяться спящим бессмысленно.
– Не спит он, Наставник, – как ни в чем не бывало сообщает Обломок, адресуясь к Детскому Учителю. Слово «Наставник» он произносит со странным насмешливым уважением. Так мог бы называть сына, вышедшего в мастера, умудренный жизнью и опытом отец – хотя Дзюттэ можно считать кем угодно, но только не умудренным.
Интересно, а сколько лет Обломку?
И почему я никогда не видел Блистающих с такой внешностью, как у него? Только потому, что он – шут? Так не родился же он шутом...
– Это я во всем виноват, – вдруг заявляет Детский Учитель. – И нечего, Дзю, меня успокаивать! Мое слово было последним, мне и отвечать!..
– И вовсе не твое, а мое! – бросает Обломок, а я слушаю их перепалку, и ничего не могу взять в толк. Гвениль тоже вину на себя брал – дескать, не проиграй он турнирную рубку Но-дачи, все было бы в порядке. Я уж устал ему твердить: брось, Гвен, судьбу не разрубишь, я хоть живой остался, а сколько Блистающих на улицах Кабира ушло в Нюрингу? То-то же!..
Теперь еще один виноватый выискался. Он-то здесь при чем? Ведь не Детского Учителя слово, и уж тем более не шуточки Дзю – я, я последнее слово о турнире сказал, еще у Шешеза в гостях!
– А что ты должен был им ответить?! – яростно шипит Дзюттэ. – Что ты согласен, что из-за какой-то Шулмы – если она вообще существует! – клан Детских Учителей покроет ржавчиной почти восемь веков благоразумия и станет учить юных Придатков убивать?! Что ты, как Верховный Наставник, готов стать Диким Лезвием и других сделать такими же?! Ты это должен был сказать, да?!
Так, сейчас они всех перебудят... Впрочем, любопытство уже проснулось во мне, а остальным просыпаться вроде бы и не к чему.
– Тихо! – командую я лязгающим шепотом, и, как ни странно, они мгновенно умолкают. – Вы меня зачем будили? Без зрителя ругаться скучно?! Значит, так – или вы без воплей объясняете мне, в чем дело, или – клянусь клинками Повитухи Масуда! – я...
Договаривать мне не пришлось. Упоминание о клинках пришлось как нельзя кстати – Дзюттэ и Детский Учитель мигом угомонились.
– Ты что?! – с некоторым испугом брякает Обломок. – И впрямь дурак... Кто ж такими именами ночью бросается?! Я думал, дурнее меня никого нет, а оказывается...
Тьфу ты, пропасть! Оказывается, я в запале имена Повитух перепутал. Хотел Мунира вспомнить, а мне на клинок Масуд подвернулся!
Даже в темноте я вижу – нет, скорее чувствую – как они переглядываются. Конечно! Во-первых, если дурак-Единорог такими именами бросается, то он их наверняка знает. Спрашивается – откуда? Предположить, что от Придатков – нет уж, Дзюттэ, конечно, тоже дурак, но не сумасшедший. И потом – может, я с умыслом Масуда, Повитуху Тусклых, помянул? Мало ли...
– Ладно, – наконец решается Детский Учитель, – начистоту так начистоту. От Кабира до Мэйланя сколько дней пути?
Он что, в Мэйлань собрался? Родичей моих проведать?
– Недели три, – отвечаю, – с лишком. И коней не жалеть. А если с караваном, не спеша – так и поболе будет. А что?
– Ничего. А от Мэйланя до Кулхана?
Кулхан – это пески на северо-востоке от Вэя, окраины Мэйланя. Я и не был-то там ни разу... ведь по- мэйланьски «кул-хан» – «плохие пески».
И не просто, а очень плохие.
– Ну... не знаю. Дня три, если тропы выучить. Или кого-нибудь из Охотничьих ножей в проводники взять.
– А если наобум?
– Тогда – неделю. Или вообще не доберешься.
– Так... Ну а если через Кулхан насквозь пройти и взять еще севернее? Там что?
Ишь, заглянул! Я и не слыхал, чтоб кто-нибудь в этакие дебри забирался... зыбучка там, если верить слухам. То есть это в Кулхане зыбучка, а за ним...
– Ничего, – отвечаю. – Конец света. Восьмой ад Хракуташа, где Ушастый демон У плохих Придатков перековывает.
– Да? – вмешивается Обломок. – А нам сказали, что там Шулма.
– Какая еще Шулма? Кто сказал?
– Друг твой один, – невесело хихикает Обломок. – Близкий Длинный такой, слабо изогнутый, рукоять чуть ли не в полклинка, а гарды и нет-то почти. Руки Придаткам рубить любит.
