часть «Симфонии»; и прочитываю ее Соловьевым, за чайным столом; М. С. Соловьев неожиданно для меня говорит: „Вот это я понимаю: Чехов и вы — современная литература; все остальное пустяки”» (Материал к биографии. Л. 18 об.). Вторую часть «симфонии» Белый написал, по его воспоминаниям, в основном в ночь с Троицына дня на Духов день (20–21 мая): «…я почувствовал сильное вдохновение: я выставил рабочий столик на балкон, поставил свечку и всю ночь напролет писал: была написана почти вся 2-ая часть 2-ой «Симфонии» в эту ночь; и эта ночь отразилась в этой части; все то, что разливалось для меня в заревом воздухе ночи, то вылилось в образах 2-ой «Симфонии»; я чувствовал определенно, как пером моим водит чья-то рука; никогда я не писал так безотчетно»; на другой день по окончании второй части Белый прочел ее в Дедове М. С. и О. М. Соловьевым: «М. С. тогда же решил, что «Симфония» должна быть напечатана» (Там же. Л. 19 об., 20 об.). Ср. письмо Сергея Соловьева к Белому из Дедова от 14 мая 1901 г.: «Действительно, очень хочу вас видеть, а также мои родители, которые непременно хотят услышать ваши симфонии о Критике чистого разума. Итак, приезжайте, пожалуйста, и привозите рукопись» (ГБЛ. Ф. 25. Карт. 26. Ед. хр. 1). Вторая часть «симфонии» оказалась решающей в оформлении всего художественного замысла, согласно признанию Белого в письме от 7 августа 1902 г. к Э. К. Метнеру: «Мысль о «симфонии» как таковой мне пришла в голову лишь со второй части, которая таким образом и является по-настоящему первой. Первая же — придаток, имеющий с «симфонией собственно» весьма малую и чисто внешнюю связь» (ГБЛ. Ф. 167. Карт. 1. Ед. хр. 1).
К работе над третьей частью «симфонии» Белый приступил в начале июня 1901 г. в имении Серебряный Колодезь; в течение июля и августа была закончена третья часть и написана четвертая, заключительная часть, которая в первоначальном варианте имела принципиально иной финал, чем в окончательном тексте: «В августе во мне окончательно созревает план: «сорвать» апокалиптическую романтику «Симфонии». Я ее кончаю сперва нотою максимального пессимизма, картиною вымирания всего человечества (в этом смысле «губастый негр», появляющийся на страницах 4-ой части, есть в то время для меня неосознанный образ всеобщего одичания и вырождения; не только «панмонголизм» грозит Европе, но и внутренне в нас живущий — человек-зверь, человек-негр); вся апокалиптическая идеология Мусатова есть «первый блин комом». Безнадежную последнюю сцену «Симфонии» я заменяю сценой в «Девичьем Монастыре», где ясно, что ничего не погибло, что «много светлых радостей осталось для людей»; выясняется, что погиб лишь Мусатов и «присные», скороспелые апокалиптики: батюшка Иоанн, символ Иоаннова начала и старчества, один знал заранее об ошибках в гнозисе Мусатова, но — таил про себя свое знание» (Материал к биографии. Л. 23–23 об.).
В сентябре Белый прочел третью и четвертую части Соловьевым; М. С. Соловьев забрал у него рукопись всего произведения и передал ее для ознакомления В. Я. Брюсову как одному из руководителей московского символистского издательства «Скорпион». Об октябре 1901 г. Белый вспоминает: «Получается ответ Брюсова на запрос М. С. Соловьева о моей «Симфонии»; Брюсов считает «Симфонию» прекрасным произведением и уведомляет, что «Скорпион» печатает ее, но только через год, ибо «Скорпион» уже на год завален работой; тогда М. С. Соловьев решается лично спешно печатать «Симфонию» под маркой «Скорпиона» (который на это соглашается); я не хочу печатать «Симфонию» под моим именем; мы выдумываем псевдоним мне; я предлагаю: «Буревой», но М. С. смеется: «Нет, когда узнают, что автор — вы, то будут смеяться: «Это не Буревой, а «Бори вой»…» М. С. придумывает мне псевдоним: «Андрей Белый» и делается моим крестным отцом в литературном крещении» (Там же. Л. 25 об.). Дополнительным свидетельством о переговорах, предшествовавших решению о печатании «симфонии», служит недатированное письмо М. С. Соловьева к Брюсову — ответ на неизвестное нам письмо Брюсова: «Спасибо Вам за письмо и за предложение «Скорпиона». Ваш отзыв о поэме меня очень обрадовал. Самое главное, что Вы нашли ее «говоря вообще прекрасной», а недостатки, Вами указанные, я признаю почти все. Вот относительно отсутствия напева, мелодии — я что-то не понимаю. Мне кажется, мелодия есть, поет все время, только часто фальшивит, и чем мелодия яснее и приятнее, тем резче поражают неверные ноты. Послушаюсь Вашего совета и издам эту вещь. Впрочем, и не могу поступить иначе, потому что обещал, что будет издано, а если «Скорпион» отказывается, то, кажется, некуда больше обратиться» (ГБЛ. Ф. 386. Карт. 103. Ед. хр. 22).
По свидетельству Белого, «симфония» вышла в свет на страстной неделе — 8-14 апреля 1902 г.: «…я скрываю ото всех, что я автор «Симфонии»; даже родители мои этого не знают <…> большинство ругает, не понимая «Симфонии»; говорят, что это — «дичь и бред»; мама, которой я книгу дал почитать, говорит: «А, должно быть, умница этот Андрей Белый». Старушка Коваленская очень хвалит «Симфонию»; Рачинский от нее в восторге; Эллис глубоко изумлен ею; он подозревает, что автор — я» (Материал к биографии. Л. 28). В числе почитателей «симфонии» — Д. С. Мережковский и 3. Н. Гиппиус, а также А. Блок, написавший о ней рецензию, выдержанную в лирико-эмоциональном ключе (Новый путь. 1903, № 4. С. 164–165).
Об авторе «симфонии» поначалу ходили различные предположения. Так, 26 мая 1902 г. Сергей Соловьев сообщал Белому о том, как реагировали на появление «Симфонии» его гимназические преподаватели И. Л. Поливанов (сын Л. И. Поливанова) и Л. П. Бельский (известный как переводчик «Калевалы»): «Бельский, купив Симфонию случайно в магазине, по первой же странице решил, что автор Симфонии — я. Я разрушил эту ересь, заметив, впрочем, что в Симфонии не без меня, и указав особенно на место, где является Барс Иванович. С первой же строчки Барс Иванович был узнан <…>. Оказалось, что и Венкстерн одно время был уверен, что автор Симфонии — я. Что же это такое? Теперь подозрение падает на… Брюсова» (ГБЛ. Ф. 25. Карт. 26. Ед. хр. 2). Упоминаемый Соловьевым А. А. Венкстерн — цензор и приятель М. С. Соловьева, который хлопотал у него о получении разрешения на выпуск «симфонии» в свет, подозревал, по воспоминаниям Белого, что «М. С., сойдя с ума, сам сочинил этот бред» (Белый А. На рубеже двух столетий. М., 1989. С. 364). Весной 1902 г. близкий друг Белого А. С. Петровский писал Э. К. Метнеру: «Не приобретете ли себе одну книжку. Андрея Белого: Симфония, цена 1 р. Она доставит Вам несколько с удовольствием проведенных часов. Если возникнут догадки относительно автора, пожалуйста, держите их про себя. Если встретите в 1 и 4 части два лица, напоминающих меня, то помните, что это не я и у автора не было намерения изобразить меня. Вообще, эта вещь — шутка, не предназначавшаяся для печати, шутка, подчас доходящая до буффонады» (ГБЛ. Ф. 167. Карт. 16. Ед. хр. 24). Э. К. Метнер, примерно в это же время познакомившийся с Белым, позднее записал в дневнике (16 сентября 1902 г.): «…вышла в свет книжка А. Белого «Симфония», которую я начал читать, не зная, что она принадлежит перу Бугаева, но среди чтения догадался, кто автор» (ГБЛ. Ф. 167. Карт. 23. Ед. хр. 9. Л. 51). Широкую огласку подлинное авторство «симфонии» получило в кругах московской интеллигенции осенью 1902 г.
Автобиографизм второй «симфонии» сказывается не только в том, что Белый запечатлел в ней свои подлинные переживания, но и в обрисовке ее персонажей, большинство из которых имеет своих реальных прототипов — его личных знакомых или известных деятелей культуры того времени. Некоторые из них обозначены более чем прозрачными псевдонимами: Мережкович — Д. С. Мережковский, Шиповников — В. В. Розанов, Шляпин — Ф. И. Шаляпин. В ноябре 1915 г. Белый, отвечая на вопросы Иванова-Разумника, готовившего тогда статью о его творчестве, писал ему: «Вы спрашиваете, кто такой Барс Иванович; это образ Льва Ивановича Поливанова, моего директора; мы с товарищем (Соловьевым) очень его любили и уже юношами, вспоминая гимназию, фантазировали на самые невероятные темы, заставляли Поливанова вставать из могилы и вмешиваться в события жизни; отражением этих полушутливых мифологем, под которыми жила в нас уверенность в наступлении «событий необычайных», и явилась 2-ая Симфония; и Л. И. Поливанов попал туда (2-ая Симфония не писалась для печати, а для Соловьевых, для чтения в интимном круге; и жаргон ее — «специфический»; мы его тогда называли арбатским наречием»: она отражала наши интимные разговоры «под лампой», в которых принимал участие покойный Мих<аил> Сергеев<ич> Соловьев, его жена, их сын (Сергей
