В лесах Триречья
Отец Целестин подозревал, что «рука Божия» вряд ли направляла отряд в течение последнего дня – прошли не столь уж большое расстояние, следуя скорее наугад да плутая в дремучих дебрях. Однако внести упоминание о Господней деснице в путевой дневник счёл необходимым. Обратного ведь тоже не докажешь. В остальном же его хроника чётко отразила все события первого дня. Ехали до вечера, с двумя краткими остановками, не заметив нигде следов того, что в этих лесах живут люди. Не нашлось ни единого срубленного дерева, через редкие лесные речки приходилось перебираться вброд, не встретив возле берегов ни души. Монах этому отчасти радовался – спокойнее на душе было. Неизвестно, чего ожидать от здешних племён. А ну как и они дикари да людоеды, подобные живущим на западных берегах Атлантики?
Жизнь в лесах, однако, кипела. Отец Целестин поражался тому, что в Междумирье живут совершенно такие же звери и птицы, как в Мидгарде. Видели несколько раз громадных чёрно-бурых медведей, после полудня прямо под носом Гуннара выскочил волк – самый обычный, серый, с седыми подпалинами на боках. Раз спугнули табунок оленей, возглавляемый красавцем самцом, рога которого послужили бы украшением стен дворца самого Карла Великого.
Видгар заявил, что вечером хочет поесть чего-нибудь поприличнее сушёной рыбы, и, вытащив самострел, держал его постоянно заряженным, заставляя святого отца вздрагивать при каждом щелчке тетивы. Зато, когда встали на ночёвку, монах получил вознаграждение в виде заячьего жаркого – Видгар подстрелил пятерых длинноухих лесных обитателей, решив проблему с продовольствием на ближайшие два дня...
Отец Целестин снял со вбитых у огня колышков накидку и, ощупав её, остался доволен: высохла. Будет теперь чем укрыться ночью. А Торир упирался, говорил, что костёр жечь небезопасно – огонь и дым, мол, сразу привлекут к себе внимание. Монах и все остальные в ответ на слова конунга подняли бурю протестов, и конунг под натиском четырёх голодных и невыспавшихся людей отступил. А кроме того, однообразная еда ему надоела не меньше, чем отцу Целестину.
– Разводите, но если ночью случится что, в том ваша вина будет, – уступил наконец Торир.
Остановились ещё засветло, опять же по просьбе монаха, который из седла валился от усталости. Место для ночёвки выбрали отменное – у небольшой речки, берега коей заросли ольхой настолько густо, что с противоположного берега рассмотреть происходящее на стоянке было бы просто невозможно.
– Интересно, сколько же дней пути до Сокрытых Гор? – вслух размышлял Торир, восседая на кочке возле огня. – Локи так про это ничего и не сказал.
– Времени у нас много, – отозвался Видгар. – Через Врата прошли, теперь до Имирбьёрга добраться надо.
– Таки решили идти вкруговую? – спросил отец Целестин.
– А у тебя есть желание заглянуть в Железный Лес? Не спорю, ведьмы, конечно, красавицы писаные, но думается мне, что гостей они не очень жалуют. Будем двигаться, как Лофт указал.
Торир сбросил сапоги, встал и, кликнув Гуннара, отправился к реке – лошадей напоить. Коню, на котором раньше ехал Локи, досталась ныне вся поклажа, и конунг весь день вёл его, привязав верёвку к узде. Отец Целестин же в который раз дивился покладистости и выносливости неказистых лохматых лошадок – они и после полного дня хода ничуть не выглядели усталыми. Да, хоть одно доброе дело даны совершили, приведя их с собой к стенам Вадхейма.
Синир зевал и почёсывался, лениво вытянувшись у ног Сигню. Девушка старательно заделывала прорехи на старой рясе отца Целестина. Монах, рассмотрев оставленный когтем Вендихо след, пришёл в ужас, представив, что было бы, вонзись коготь в тело. Гуннар тоже хорош – один из рукавов висел на лоскутке, после того как германец вцепился в плечо святого отца.
– А люди здесь живут? – неожиданно спросила Сигню, не отрываясь от работы.
– Где «здесь»? – не понял монах, но тут же сообразил, что она имеет в виду. – Это в Междумирье-то? Локи говорил, что живут, и даже много. А Один сказал, будто тут ещё больше всяческих духов и тварей, наделённых речью и разумом, но на людей не слишком похожих.
– Каких? Помнишь, ты читал нам, что в Греции были полулюди-полулошади и люди с козлиными ногами? Хотела бы я на них посмотреть!
– Кентавров и сатиров никогда не существовало! – строго сказал монах. – Их выдумали, когда греческие земли ещё не знали Истинной Веры, а люди поклонялись идолам!
– Про Одина ты так же говорил, – легкомысленно заметила Сигню, и была совершенно права. Монах вздохнул и замолчал.
«Конечно, кентавров и прочих нелюдей мы тут вряд ли встретим, а вот что делать, если к людям выйдем? Наречий здешних никто не знает, обычаи и верования местные тоже неизвестны. И дорогу-то не спросить никак будет. Да и не верю я, что иные существа, кроме людей, разговаривать могут. Не верю, хоть лопни!» – подумал отец Целестин и тут же вспомнил ётунов, Вендихо и китов Ньёрда. А Мунин, ворон Одина? А Гёндуль, которая в лебедя перевоплощалась? Тут во что угодно уверуешь, даже в кентавров, будь они неладны!
Возможность уверовать появилась тотчас. За зарослями, в стороне, куда Торир с Гуннаром повели поить и купать лошадей, раздались крики, плеск воды и тоненький, почти поросячий визг. Отец Целестин с Сигню вскочили на ноги, не зная, что делать, а Видгар, обнажив меч, с треском вломился в кусты, поспешая на помощь дяде и германцу. Холодея, монах ждал того, что сейчас зазвенит сталь, и уже видел несметную орду дикарей, навалившихся на конунга возле реки. Вытащив кинжал, он прижался спиной к дереву, ожидая нападения, но дикари так и не появились, а вместо них из кустов вылез голый по пояс и совершенно мокрый Гуннар, с улыбкой неся на вытянутой руке создание, отдалённо напоминавшее крупную жабу. Торир и Видгар привели лошадей следом за ним и тоже ухмылялись и переглядывались.
– Гляди, что поймал! – Гуннар сунул отцу Целестину под нос слабо трепыхавшееся тельце. Монах так и сел.
Попервости существо, крепко удерживаемое германцем за шкирку, действительно казалось похожим на крайне неудачную помесь жабы с обезьяной, а присмотревшись, монах понял, что оно, как и крылатые чёрные волки, доселе в цивилизованном Мидгарде никогда видано не было. Строение тела походило на человеческое – две руки, две ноги и голова с огромными чёрно-золотыми глазищами. На этом сходство и заканчивалось. Ростом существо не вышло – от силы два локтя от пяток до голой макушки. Бугристая, в бородавках и наростах, зелёно-бурая кожа напоминала лягушачью, тонкие пальцы на руках заканчивались острыми изогнутыми жёлтыми коготками. Никаких признаков волос на коже не было, морщинистые веки прикрывали жалобно глядящие выпуклые глаза. И на ногах, и на руках между пальцами протянулась тонкая, почти прозрачная, перепонка, а сзади свисал коротенький мясистый хвостик.
– Это что? – недоуменно спросил монах, переведя взгляд на Гуннара.
– Сидел в траве у берега и следил за нами. – Германец тряхнул существо, и оно тихонько пискнуло. – Соглядатай Нидхёгга небось. Я его приметил, кинулся ловить, а он в воду сиганул. Едва поймал. Кусается, подлец.
Гуннар показал левую руку, на которой явственно проступали следы маленьких, но весьма острых зубов.
– И что нам с ним делать? – снова задал вопрос отец Целестин. – Не убивать же бессловесную тварь...
Тварь показала, что она вовсе и не бессловесна. Не успел монах закончить, как она несколько раз дёрнулась и быстро-быстро заговорила писклявым голоском. Естественно, никто не понял ни единого слова, но отец Целестин ясно различил, что существо не просто издаёт бессмысленные звуки, а именно говорит. Говорит на каком-то своём наречии.
– Устал я его держать! – сказал Гуннар и левой рукой выхватил у монаха кинжал. – Ну что, прирезать?
