За родину не проливают кровь. Художественным замыслам послушны, Осуществляют формулы страстей, К добру и злу, как боги, равнодушны. Перед толпой зевающих людей, Исполненных звериного веселья, Смеется в каждой кукле Чародей. Любовь людей — отравленное зелье, Стремленья их — верченье колеса, Их мудрость — тошнотворное похмелье. Их мненья — лай рассерженного пса, Заразная их дружба истерична, Узка земля их, низки небеса. А здесь — как все удобно и прилично, Какая в смене смыслов быстрота, Как жизнь и смерть мелькают гармонично! Но что всего важнее, как черта, Достойная быть правилом навеки, Вся цель их действий — только красота. Свободные от тягостной опеки Того, чему мы все подчинены, Безмолвные они «сверхчеловеки». В волшебном царстве мертвой тишины Один лишь голос высшего решенья Бесстрастно истолковывает сны. Все зримое — игра воображенья, Различность многогранности одной, В несчетный раз — повторность отраженья. Смущенное жестокой тишиной, Которой нет начала, нет предела, Сознанье сны роняет пеленой. Обман души, прикрытый тканью тела, Картинный переменчивый туман, Свободный жить — до грани передела. Святой Антоний, Гамлет, Дон Жуан, Макбет, Ромео, Фауст — привиденья, Которым всем удел единый дан: — Путями страсти, мысли, заблужденья, Изображать бесчисленность идей, Калейдоскоп цветистого хотенья. Святой, мудрец, безумец, и злодей, Равно должны играть в пределах клетки, И представлять животных и людей.
