Бросался диким коршуном со скал, Вникал во все меняющимся взором». И я спросил: «Ну, что же? Отыскал?» Но был он неизменно бледнолицым, И дрогнул лик его меж двух зеркал. Зарницы так ответствуют зарницам. «Что ж дальше?» И ответил Дьявол мне: «Я путь направил к сказочным столицам. Там бледны все, там молятся Луне. На всех телах там пышные одежды. Кругом — вода. Волна поет волне. Меж снов припоминаний и надежды, Алеют и целуются уста, Сжимаются от сладострастья вежды. От века и до века — красота, Волшебницы подобные тигрицам, Там ласки, мысли, звуки, и цвета». И предан снам, их стройным вереницам, Воскликнул я: «Ну, что же, отыскал?» Но Дьявол оставался бледнолицым! Из двух, друг в друга смотрящих, зеркал Глядели сонмы призраков сплетенных, Как бы внезапно стихнувший кагал. Все тот же образ, полный дум бессонных, Дробился там, в зеркальности, на дне, Меняясь в сочетаньях повторенных. Сомнамбулы тянулись к вышине, И каждый дух похож был на другого, Все вместе стыли в лунном полусне. И к Дьяволу я обратился снова, В четвертый раз, и даже до семи: «Что ж, отыскал?» Но он молчал сурово. Умея обращаться со зверьми, Я поманил царя мечты бессонной: «Ты хочешь душу взять мою? Возьми». Но он стоял как некий бог, склоненный, И явственно увидел я, что он, Весь белый, весь луною озаренный — Был снизу черной тенью повторен. Увидев этот ужас раздвоений, Я простонал: «Уйди, хамелеон! Уйди, бродяга, полный изменений, Ты, между всех горящий блеском сил,
