— Летят и улетают? — переспросила Дуся, умирая со смеху.
— Летят и улетают, — с горечью сказала я.
Дуся еле-еле перестала смеяться.
— И что тебе дались эти вольтижеры, ловиторы?
— Дуся, — сказала я, — неужели ты не понимаешь, что это самая заветная мечта моей жизни?
Дуся совсем перестала улыбаться, притихла, задумалась. Видимо, мои слова произвели на нее глубокое впечатление.
— Одна, но пламенная страсть? — шепотом спросила Дуся.
— Да, — сказала я.
— Выдумываешь ты все, — вздохнула Дуся.
Я ничего не ответила. За меня всегда все и все знают — когда я выдумываю, когда не выдумываю. Однажды подруга Таня сказала, что я нарочно смеюсь, а на самом деле мне нисколько не смешно. Я перестала смеяться, хотя на самом деле мне было очень смешно.
Вот я и Дусе ничего не ответила. Защелкнула портфель, засунула его подальше под стол.
— Пойду, — говорю, — погуляю. По пятницам я люблю гулять.
Дуся с грустью посмотрела на меня.
Я вышла на улицу. На скамеечке возле дома сидел рыжий Колька Горохов. Так сидел, как будто его тут кто-то забыл. И лицо его при этом было задумчиво. Я очень этому поразилась. Ведь Колька был моим врагом на всю жизнь. А враги не должны грустить и задумываться.
Я уже далеко ушла, а он все так сидел.
Я шла в цирк. Вначале шла, а потом уже бежала. «Куда это, — думаю, — я так бегу?» А как пробежала парк и выбежала к дамбе, так и поняла, что в цирк.
Дамба идет в гору, а прямо на горе цирк стоит, как огромный шатер. Только стеклянный, светящийся весь. Праздничный.
Скорее в цирк! Сегодня пятница, а в пятницу в четыре часа представление.
Сейчас я увижу моих любимых ловиторов, моих любимых вольтижеров!
Ой, вдруг опоздала?
— Тетенька, сколько времени? — крикнула я.
— Без пяти четыре, — испуганно ответила тетенька.
Я тут и села. Не успею! А вот трамвай идет. Повезло, повезло! Всего-то одну остановку проехать.
Вот и цирк, и билет в руках. Правая сторона, самый верхний ряд. Ну и хорошо, всех видно будет.
Только я села, не успела отдышаться — началось представление.
Но что это? На парад вышли совсем другие артисты. Очень красивые, но совсем незнакомые.
А где мои? Где мои? И клоун не тот, совсем не тот клоун! Я даже привстала, чтоб получше разглядеть. Только что разглядывать — нет их. В груди у меня похолодело. Я поняла, что случилось непоправимое — они уехали, и я их уже никогда не увижу. Жди не жди — не поднимутся они под этот купол.
Рядом со мной сидела старушка. Вначале она не обращала на меня внимания, потом стала обращать. Когда выходил клоун, она начинала дергать меня за рукав и заразительно смеялась.
— Разве тебе не смешно? — спросила старушка.
— Смешно.
— Почему же ты не смеешься?
— Смеюсь. Про себя.
— Да ты же плачешь! Почему ты говоришь, что смеешься, если ты плачешь?
Тут она снова засмеялась, видимо, клоун что-то смешное сделал.
А я заревела. Так мы со старушкой и сидим — она смеется, я реву. Очень хорошая старушка, платок мне дала.
— В твои годы я тоже плакала, — сказала она. — Как он не падает — на одном колесе по канату! — воскликнула старушка.
Я перестала реветь. Действительно, как же это так — на одном колесе по канату?
Клоун ушел. И вдруг оркестр заиграл знакомый марш. Тот самый марш, под который всегда выходили гимнасты. Сердце радостно екнуло. Я схватила старушку за рукав:
— Сейчас воздушный полет будет!
Ударил барабан. Сейчас они выйдут, сейчас!..
Но вместо гимнастов на манеж вышел… слон. При чем тут слон? Как он смел выходить под эту музыку!
Я встала.
Все зашикали. А билетерша прямо-таки поджидала меня.
— Не разрешается с мест вставать! Чего заходила взад-вперед? Слышишь? Куда идешь? Кому говорят?
Я, видимо, пошла куда-то не туда. Но она все-таки меня не поймала. Я выскочила в вестибюль.
За моей спиной ликовала музыка, под которую ходил слон.
Я спустилась на первый этаж — и лицом к лицу столкнулась с Аней Суховой.
Мы обе были смертельно бледны. Мы без слов поняли друг друга и молча вышли на улицу. И молча сели на скамейку. И все еще молчали некоторое время, сидя на скамейке.
— Ты часто ходишь? — спросила я.
— Ага.
— Как это я не знала про тебя?
— И я про тебя.
Мы еще помолчали.
— Письмо клоуну написала, — сказала Аня и показала сложенный маленький листочек.
— Тебе клоун нравился?
— Ага.
— А мне полеты.
— Что мы сейчас будем делать? — прошептала Аня.
Я не знала, что мы будем делать.
— Давай убежим, — сказала Аня, — и будем циркачками. Ты будешь летать, а я смешить.
— Давай, — сказала я.
И мы пошли домой, чтоб захватить с собой кое-какие продукты.
Философ Федя Рыжиков
В середине года в наш класс пришел новенький, Федя Рыжиков.
— Федя приехал из далекого города Одессы, — сказала Марья Степановна. — Кто, знает, где расположена Одесса?
— На Черном море! — закричали все.
— Кто может на карте показать родину Феди Рыжикова?
— Я, я, я! — все стали тянуть руки.
— Капустин покажет, — сказала Марья Степановна.
Капустин взял указку, подошел к карте, нашел Черное море. Одессу он стал искать в Крыму, а в Крыму Одессы не было почему-то.
— Ее нет, — сказал Капустин, искренне удивившись.
— Вы ищете не там, — сказал Федя Рыжиков.
Он стоял перед классом у стола. Аккуратно причесанный, застегнутый на все пуговицы. Мне показалось, что ему скучно было смотреть на нас, а особенно на Капустина, который не мог найти его
