съехаться не могли. У меня комната на первом этаже была. Да еще – у трех вокзалов.
В прихожую вышел Саша:
– Привет! Теперь будешь знать, где мы обитаем.
Они прошли в длинную узкую комнату. У окна стоял стол с компьютером, вдоль одной стены – книжные полки, у другой – диван, покрытый бордовым покрывалом. Высокий парень с черными усиками поднялся из кресла и протянул Олегу руку.
– Это – Коля, мой племянник, – сказала Валя. – Тоже приехал нас навестить.
За стол сели на кухне. Племянник уплетал пирог с капустой и успевал рассказывать про секцию регби и ремонт на даче. Очень удивлялся, что никто из присутствующих не смотрел очередной сериал и говорил:
– Как же! Каждый день показывали! Такая там пальба – слов нет!
– Поэтому мы и не смотрели, – ответила Валя.
– Интересно же, если хорошо снято. А в компьютере у вас много игр?
– Валя вроде бы играет во что-то. – Саша посмотрел на жену.
– Ну, так, один раз..., – ответила она.
– Я вам самые классные подберу, – обещал племянник. – Мои любимые – по войны роботов.
– Времени играть у нас особо нет. – Валя дорезала пирог на блюде.
– У нашего компьютера памяти маловато, – сказал Саша. – И не любим мы про войны...
– Мне мама рассказывала, что вас ранило тогда, в девяносто третьем. – Племянник положил себе на тарелку кусок пирога.
– Да уж, получилось так, – Саша недовольно поморщился.
– А где? – спросил племянник.
– На Пресне, – ответил Саша.
– У, мы тогда смотрели по телеку. Сколько всякой сволочи у Белого дома собралось! У моего дружка родственники на Кутузовском живут. На их доме до сих пор отметины от пуль. Но всем э т и м наши здорово врезали!
– Вот, в чем дело-то... – Валя хотела что-то сказать, но не успела.
Олег поднял рюмку с водкой и объявил:
– Господа! За новоселье мы выпили, а сейчас – за не менее глобальное: за семейный покой и уют!
– Есть игра такая – штурм дома, – сказал племянник.
– Глаза только портить этими компьютерами. – Олег положил себе на закуску квашеной капусты. – А ты, Коля, где учишься?
– Программистом будет, – ответила за него Валя. Племянник доел пирог и засобирался домой. Прощался он так долго, что чуть не забыл подаренные ему лыжи.
Валя ушла в комнату смотреть телевизор. Саша сказал про племянника:
– Он у нас редко бывает.
– Чего новенького? – спросил Олег.
– Сайт делаем. Кое-что будем там размещать. В начале года опять попытались газету издавать. Не получилось. Была тут надежда грант получить. Но сорвалось.
– Ну, кто вам его даст...
– Недавно «круглый стол» по проблемам цензуры проходил. Я их там и спросил: по чьему распоряжению в девяносто третьем году все издания с названием «русский» были закрыты?
– И чего ответили? Что не помнят?
– Сказали, что им такой факт неизвестен.
– Ни на что не намекали?
– Но, понимаешь, в чем тут дело... После всего того, что мы с тобой видели, у многих возникло желание хоть что-то, но сделать. Не каждому дано спокойно взирать на такое расчеловечивание. А куда людям пойти? Наверное, туда, где права защищают. Приходят, а им рассказывают что-нибудь вроде того, что все репрессии были сталинским, а троцкистского геноцида как бы и не было. Или начинают рассуждать про патриотизм негодяев. Люди стоят с открытыми ртами и не понимают, куда попали.
– Ну, таких непонятливых не осталось. В кухню заглянула Валя, спросила:
– Чай будете пить? А, у вас еще водка осталась. Я себе заварю.
Саша разлил по рюмкам водку.
– Сделаю сайт, будешь нас читать и отзывы присылать. Читателей, конечно, у нас много не будет. Но пишут книги и статьи ведь не для всех, а только для себе подобных...
– Напишу я вам, – согласился Олег. – Что взялись народ просвещать, а не можете собственного племянника вразумить.
– Тут у нас недоработка. – Саша поднял рюмку. – У племянника папаша – жуткий олух! Я с ним больше не связываюсь. А то Валя говорит, что я ее родственников третирую.
– Да уж, ты с ними полегче, – сказал Олег. – Ну, за все хорошее!
Саша мял вилкой остывшую картошку и говорил:
– Ездил на той неделе к себе в Вязовскую, к родителям на кладбище. Никого там у меня не осталось, только два одноклассника. У нас там, знаешь, как везде, – площадь у станции, рыночек, палатки, грязь да колдобины. Смотрю, дед со старушкой идут. Может, ошибся, но, кажется – родители знакомого парнишки. Мы с ним на речке рыбу ловили, а они на велосипедах к нам приезжали. Потом смотрю, старушка квашеной капустой торгует. В валенках, в шубейке, платком обвязана. Не узнал – кто, но тоже кто-то из здешних. Знаешь, к чему я тебе все это рассказываю? Все они точно такие же старики, которых я в своем детстве на этой площади видел. Они даже одеты так же. И грязь с колдобинами вокруг, как и была. И тут кого хочешь вини, а так оно и есть. Рынок только побольше стал. Тряпками там торгуют. Но и старые башмаки как продавали, так и продают.
– А чего ты хотел? Другого чего?
– Стою в очереди за билетами на электричку. Позади меня – человек пять. Вдруг появляются два детины лет по тридцать, в хорошем подпитии. Как ни в чем не бывало, подходят к кассе, не глядя на меня, лезут вперед и деньги в окошко суют. А я стою и сказать ничего не могу. Ну, в лучшем случае они меня пошлют куда подальше. В худшем случае – накостыляют. Я мозгами понимаю, что правильно делаю, с ними не связываюсь. Но противно-то как! Я билет взял, отошел в сторону. Думаю: ну, чего я, из-за двух идиотов... А когда мне лет десять было, на этой же площади, средь бела дня у меня шпана какие-то гривенники отобрала. И вот больше, чем полжизни прожил – и опять здесь же...
– Знаешь, из-за этого заводиться..., – сказал Олег. – Это – люди, у которых с самореализацией не в порядке. Поэтому им надо хоть в очередь вперед кого-то залезть.
– Я даже не о том. Я – о том, что купил билет, стою на нашей площади, смотрю, как старушка капустой торгует, как народ через колдобины перебирается, и думаю: ну, ничего не изменилось. И обидно так – и за себя, и за что-то несбывшееся. Ну, ты не представляешь, как...
Осень была короткой и яркой. Деревья пожелтели только в октябре, но будто в одночасье. В ноябре зачастили снегопады.
На работу Олег приходил еще затемно. Заваривал чай и садился в кресло у стола. Смотрел, выключив лампу на столе, за окно на пепельный цвет предрассветных сумерек.
Вечером сумерки возвращались. Собирались за соседними домами и еле заметно приближались к окну.
Неожиданно-нежданно позвонила Ирина:
– Но все-таки, знаешь, нельзя так по-свински пропадать. Хоть поинтересоваться иной раз, как да что, можно было... Рядом ходить – и за все время ни разу даже не зайти. Так все-таки к людям не относятся. А то – как к старым тапочкам. Надо было – звонил, не надо – пропал. Я тебе ничего такого в жизни, по-моему, не сделала, чтобы вдруг ни с того, ни с сего надуться, как мышь на крупу, и пропасть. Хоть какое-то уважение должно к прежним друзьям оставаться! И сидишь все вечера напролет в комнате один.
– А ты откуда знаешь? – спросил он.
– Вижу из окошка. Как ни посмотришь, всё свет горит. Часов до девяти. Докторскую, что ли, кропаешь?
– Ты уж сразу... Так, стараемся понемногу...
