– Это, вообще-то для скучных, – ответил Борька. Шеф сунул пустую бутылку в корзину у рабочего стола и уселся в кресло:
– Мне как-то Морозов как-то сказал: «Мыслить масштабно – самый простой способ нажить себе неприятности». А раз подбивал меня выступить на каком-то совещании и говорит про себя: «Обязательно всегда слово прошу. Невозможно сидеть по три часа. А тут случай постоять, чтобы задница отдышалась. Другие вон, сидят, геморрой высиживают». Ты, кстати, в министерство вчера ходил? – Шеф посмотрел на Борьку.
– Был. Послали меня к какому-то типу. Из чего я сразу заключил, что он ни весть, какая птица.
– По слухам готово постановление, что Морозовский институт переходит какой-то получастной лавочке. – Шеф отвернулся к окну.
– А нас? – спросил Борька.
– По заднице мешалкой.
– А кто-нибудь будет, в конце концов, за все это отвечать? – раздраженно говорил Борька. – Сколько можно?
Хоть кто-то должен ответить! Не один, так второй! Не может быть все так просто...
– Ты меня спрашиваешь? – Шеф взглянул на Борьку. – Или его? – Он кивнул на Олега.
– И вас тоже!
– Тогда пора расходиться, – скомандовал шеф. – Вон, многотиражку я привез с некрологом. Хотите, посмотрите.
Олег развернул газетный лист. Увидел плохо пропечатанный портрет Морозова с орденами. Пробежал глазами некролог. На второй страничке была предсмертная записка. Смазанный текст читался плохо: «Устал. Понял, что пора уходить. С нами остаются память, боль и наше неумение сдаваться».
В Козицком переулке Олег разыскал подворотню, перегороженную старинными железными воротами, вошел в калитку и повернул в узкий, сырой после дождей проход между постройками. В его конце стоял приземистый, нескладный домишко. Узкие окна первого этажа были чуть выше тротуара. Слева от двери красовались две вывески: «Галерея» и «Брачное агентство». Из форточки Олега окликнули:
– Молодой человек, вы в агентство?
Он повернулся, вгляделся в окошко и узнал Сашу.
– В агентство! Куда же еще!
– Жди там! Сейчас выйду!
Саша появился не из подъезда, а из-за угла дома.
– У нас тут архитектурные особенности! Выходим внезапно и с разных сторон.
– А как агентство называется? – спросил Олег.
– Никак пока.
– Надо назвать «Замуж – невтерпеж».
– А что? Свежо! Можно им посоветовать при случае. Пошли. К нам надо через галерею. Заодно местную живопись посмотришь.
В галерее были низкие потолки и крашеный, дощатый пол. У самой большой картины стоял толстенький человек с бородкой, одетый в рубашку и жилетку, и говорил:
– Работа с символами требует особого мышления и особого настроя. Здесь я изобразил голову на фоне галактики. Ведь голова издревле – символ разума.
Олег наклонился к Саше и шепнул:
– Действительно, не задница же!
Саша кашлянул, отвернулся и громко объявил:
– А что? Благородно, антидекадентно, благообразно! На него с любопытством посмотрела дама в цветастом сарафане. Оглядела с ног до головы, но в ответ ничего не сказала.
Они спустились вниз по отбитым ступеням и вошли в заставленную столами и шкафами, узкую комнату. За маленьким окошком виднелся толстенный ствол старого тополя и темно-красная кирпичная стена.
– Познакомься с Натальей Юрьевной. Эй, где вы! – позвал Саша.
Из-за книжного шкафа появилась полноватая, коротко стриженая девушка лет двадцати трех, с широким лицом и протянула Олегу руку:
– Просто, Наташа!
– Пивом мы тебя сегодня угощать не будем, – заявил Саша. – У нас не до пива. У нас туалет в соседнем здании. Выпьем сухенького. Наташ, ты будешь?
– Только водой разбавлю. По-древнегречески!
– А мы так, по-скифски. Олег, где нравится, там и присаживайся. Только успел появиться, уже навел критику на нашего художника.
– На какого? – спросила Наташа.
– Сейчас первый выставляется. – И пояснил Олегу: – У нас их два. Три недели один картины показывает, три – другой. Раньше был еще один. Но жена первого его отсюда выставила. Столько шума было! Она ему кричала: «И катись в свою Третьяковку, если она тебе так нравится!». А их приятель совсем непотребное решил выставить. И сам по залу голым бегал. Наташа с ним даже в дискуссию вступила, сказала, что искусства в паскудстве быть не может по определению.
– Н-да, напряженная творческая жизнь! – Олег сел на скрипучий стул и подвинул к себе высокий стакан с белым вином.
За окном появилась грузовая машина. Шофер открыл борт кузова и закричал кому-то, чтобы шли разгружать.
– Опять окно закрывать придется, – недовольно проговорила Наташа. – Весь день сегодня что-то возят. Здесь одни конторы кругом. И чем, интересно, в них люди занимаются?
– Недавно вхожу в метро в самый «час пик». – Саша посмотрел на Олега. – Стоит пожилой человек в кепке, разглядывает толпу и говорит: «Где же они все числятся? Разве смогут колхозники такую ораву прокормить?»
– Мы обходимся как-то, чем-то занимаемся! – ответила Наташа.
– Мы – другое дело! – передразнил ее Саша. – У нас тут – дым коромыслом. У нас одна Наташа чего стоит! И тексты на компьютере набирает, и знает про разные сайты. Даже рекламодателей может находить. А ты когда наш журнал начнешь читать?
– У меня от компьютера глаза быстро устают, – сказал Олег.
– Хоть иногда можешь почитать! – настаивал Саша. – А то у нас мало посетителей на сайте. Куда это годится! Но мы – расширяемся. Третий день обсуждаем, не взять ли помещение рядом. Там, где сейчас галерея. У художников аренда заканчивается. Я предлагаю открыть книжный магазин.
– Все это я пробовала. – Наташа отрицательно покачала головой. – Это дело быстро прогорит.
Во дворе двое парней в спецовках вытаскивали из машины ящики, с грохотом бросали у стены и через слово матерились.
– Н-да, надо прервать эти инвективы. – Саша закрыл окно и вернулся на свое место: – Наташа у нас – историк по образованию. Мы с ней разные проблемы обсуждаем. Она меня уверяет, что есть своя эстетика в мятежах.
– Не знаю, не участвовал. – Олег пожал плечами. – Я только в защите правопорядка и эволюционного пути развития участвовал.
– Эволюционное развитие еще в семнадцатом году прервалось, – назидательно заметила Наташа.
– В восемнадцатом, – уточнил Олег. – Восемнадцатого января.
– Тогда уже все ясно было, – перебила его Наташа. – Но всякий праведный мятеж – это всегда ответ на что-то. Он всегда заряжен на реализацию мечты.
– Да уж! Если что-то менять, то масштабно, – поддержал её Саша.
– Ты хорошо знаешь, что в таких случаях бывает, – ответил Олег. – Как только объявлено, что ради большой цели все можно, вот тут-то все и начинается.
– Мы с Наташей тебе про другое, – прервал его Саша. – Мы тебе – про мятеж праведный, а ты нам – про расправу.
В десятом часу вечера Олегу позвонили, и хрипловатый голос скороговоркой произнес:
