Сергеев еще раз крепко потер лицо и сел в кресло.
Гость взял за спинку стул, поставил напротив кресла и тоже сел.
Сергеев посмотрел на гостя. В облике гостя было что-то странное, что-то неуловимо узнаваемое.
– Я не узнаваем, Геннадий Валерьевич, – сказал гость. – Я… э-э… Симпатичен скорее…
– Что значит – 'симпатичен'? Кому 'симпатичен'? – обалдело спросил Сергеев.
У Сергеева голова шла кругом.
'Что за черт? Кто это такой? Что он тут делает? Час ночи уже. Какие, на хер, загадки? При чем тут 'симпатичен', 'узнаваем'? Что за еб твою мать, он что – мысли, что ли, угадывает?' – Спокойно, спокойно, доктор, – негромко сказал гость.
– Погодите… Я не доктор. Давно уже не доктор. Я писатель, прозаик. Да не важно это… Вы можете толком объяснить, что происходит?
– Ах, ну да… Вы прозаик. Извините, запамятовал. Я ничего вам не смогу объяснить, если вы будете нервничать.
– Хорошо, я не буду нервничать. Но и вы поймите – ночь… Обход уже был… Вы какие-то странные вещи говорите, мысли угадываете. Вы кто?
Гость устало вздохнул.
И Сергеев внезапно понял гостя и посочувствовал ему – действительно, как это трудно всякий раз объяснять, кто ты, зачем ты, почему ты… И всегда все нервничают, и жаль их… А все ведь так просто – гость здесь, и это данность. И незачем нервничать. Сергеев почему-то все понял и успокоился.
– Извините, это такой мой прием, – виновато сказал гость. – Почувствовали, да? Я – данность. Это у меня такой прием. Все равно сразу объяснить невозможно. Да и времени всегда мало.
– Бред какой-то, – неуверенно сказал Сергеев.
Он еще раз внимательно вгляделся в полночного визитера.
Напротив него на стуле сидел крепкий мужик. Лицо рыхловатое, но такое значительное, без бабистости, уверенное. Маленькие карие, глубоко посаженные глаза, кустистые брови, короткие седые волосы, большие залысины. На мужике был великоватый халат. Сергеев – а он был наблюдателен – отметил, что две минуты назад халат был короткий, тесный в плечах. А сейчас халат уже был свободный, пообмявшийся, привычный гостю, докторский. С пятнами от диоксидина и ручкой 'Паркер' в нагрудном кармане. И под халатом виднелось операционное белье,
'зеленка', а две минуты назад это была голубая сорочка с галстуком.
'Ну бред же!' – подумал Сергеев.
– Нет, не бред, – сказал гость. – Геннадий Валерьевич, я никакая не нечистая сила. Это вы в книжках начитались. Почему-то очень у нас любят про нечистую силу. И Михал Афанасьич любил, и Орлов. Все, сию секунду малопонятное, непременно надо загнать в категорию нечистой силы. А ведь вроде неглупые люди…
Так вот, я не нечистая сила, я, как бы это сказать, обстоятельство. Да!
Обстоятельство! Такая категория вам понятна – обстоятельство?
– Мне всякая категория понятна, если я немножечко выпью, – ошалело сказал Сергеев.
– О! Правильно! Нет, нет, вы в боковой карман положили… Ага, вот здесь…
Сергеев порылся в портфеле, вынул фляжку, открутил крышку и глотнул.
В животе стало горячо, а в голове – яснее.
– Слушайте, давайте выйдем на балкон, – предложил гость. – Там свежо. Вы сразу в себя придете. А?
Сергеев нашел ногами тапочки, встал и предупредительно пропустил гостя. Тот открыл дверь и вышел на балкон, а Сергеев – вслед за ним.
– Так что вы говорили про обстоятельства? – спросил Сергеев на балконе.
– Я говорил про одно из обстоятельств, – сказал гость и с удовольствием вдохнул свежий ночной воздух.
– А почему вы сказали, что вы 'симпатичны'?
– Я же говорю вам – технический прием. Я сам обстоятельство и соответствую прочим обстоятельствам в положении вещей. И то, что я вам симпатичен – а я должен быть как минимум симпатичен, иначе вы со мной разговаривать не станете, – то, что я симпатичен – один из способов соответствовать.
– Погодите. Может, вы меня разыгрываете? Время-то, – Сергеев кивнул в сторону окна, – время не самое удачное.
Гость, держа руки в карманах халата, качнулся с пяток на носки и обиженно сказал:
– Вот знаете, если бы в это, не совсем удачное, как вы справедливо заметили, время вас стали бы разыгрывать – вот тогда это действительно была бы фантасмагория, безобразие и черт знает что. А я вас не разыгрываю.
Сергеев достал из брючного кармана измятую пачку 'Голуаза'.
– Курить будете? – спросил он.
– Буду, – с готовностью сказал гость. – Буду соответствовать. – И, благодарно наклонив голову, вытянул из пачки сигарету.
– Вы уже который раз упираете на 'соответствовать', – сказал Сергеев. – А это что значит?
– Да вы ведь уже поняли. Или нет?
Действительно, Сергеев вдруг понял.
'Телепат. Он телепат, – подумал Сергеев. – Ничего особенного. Обычный телепат'.
– Ну, хорошо. Зачем вы сюда пришли?
– А вот это – потом.
– Потом – суп с котом, – задиристо сказал Сергеев. – Это больница, здесь в палате тяжелый больной. А вы не доктор. Вы ведь не доктор?
– Если надо – доктор.
– Вы не доктор. Что вы тут делаете? Ладно – ночь, я спал… Допустим, что вы – нечто метафизическое.
После короткого сна и теплой палаты Сергеева слегка познабливало. Он закурил.
– Кстати, как мне к вам обращаться?
– Да как угодно, – покладисто сказал гость. – Скажем, Герман. Звучное имя – мне всегда нравилось. Или – Вергилий.
– Так что вы здесь делаете, Вергилий?
– Ага, вам больше понравилось Вергилий. А что мы все делаем в этом мире?
– Вы эти еврейские шуточки бросьте! – сердито сказал Сергеев. – Я в этом мире сижу со своим другом ночью. А вы пришли в палату и морочите мне голову всякими загадками!
– Начинаю объяснять, – сказал гость, оперся о балконный поручень и затянулся. – Вот посмотрите на небо. Что вы там видите?
– Облака, – сказал Сергеев. – Самолет. Во Внуково, наверное. Созвездия.
Небо прояснилось, и сквозь облака видны были звезды.
– Так, – согласно сказал гость. – А ниже?
– Деревья, – нетерпеливо ответил Сергеев. – Скамейки. Нескучный сад. Темно.
– Вот! – подхватил гость. – Итак – февраль, Москва, два часа ночи, Первая Градская, самолет во Внуково, звезды, Нескучный сад.
– И что?
– Обстоятельства! Определенное положение вещей! Могло же быть иначе – Касабланка или Кельн… Или Порт-о-Пренс… Араукарии, прибой, самба, Южный Крест…
Страховой агент Лопес или контрабандист Гомес… Короче говоря – другие обстоятельства. Теперь взгляните в окно палаты – там доктор Пряжников, ха-пэ-эн, терминальная стадия… Близ него – доктора Никоненко, Смирнов и Браверман, бывший доктор Сергеев. Достойнейшие люди, ум, честь, дружба. Полная безнадега.
Тоже определенные обстоятельства. Одно к одному. И я – одно из обстоятельств.
Теперь понятно?
– Нет.
