жизни человека поддерживал или, наоборот, удерживал от чего-то мощный авторитет родни. Сила и характер этого авторитета иногда влияла и на взаимоотношения человека с законом: за кем-то признавалось больше прав, за кем-то – меньше. Весы правосудия, например, могли запросто склониться к тому, кто привёл с собой на суд большее число родни. И дело было не в том, что родня являлась с оружием и настроенная решительно.
Что же касается жилища, оно было необходимо для придания легальности самой судебной процедуре. Для того, чтобы человека можно было призвать к ответственности по всей форме закона, его официально призывали явиться на такой-то тинг – народное собрание, аналог нашего веча. Норвежский парламент до сих пор называется «стортинг» – «большой тинг», исландский же – «альтинг» – «всеобщий тинг». Но это в масштабах страны, а в те времена тинг был свой в каждой области, и законы, которых придерживались на том или ином тинге, тоже были свои. (Точно так же, как и в древней Руси совокупность законов и уложений – Правда – в каждом городе была своя). Естественно, каждый житель должен был определиться, в юрисдикцию какого тинга он входит. При этом человек, живущий в своей семье, конечно, принадлежал к тому же тингу, что и остальная родня. А когда люди начинали покидать свой род, отправляясь, допустим, в другую местность на заработки, они переходили в ведение того тинга, к которому «тянул» их наниматель. То есть человек, предоставивший им кров и работу, в определённом смысле их и «усыновлял». Пример ответственности влиятельного человека за тех, кого называли «его людьми», будь то дружинные воины или наёмные работники, был описан в предыдущей главе.
В частности, указывают учёные, здесь кроется одна из причин, по которым древние скандинавы очень не любили тогдашних «бомжей». Мало того, что за проделки такого человека трудновато спросить с его родственников (поди установи их, а потом разыщи), ему ещё и нелегко было предъявить законный иск. Тогдашнее правосудие очень строго следило за соблюдением всех деталей вызова проштрафившегося человека на суд, то есть в тинг. А как вызвать бродягу, который неизвестно где живёт, а значит, неизвестно к какому тингу принадлежит?
Если же человек удовлетворял всем условиям, о которых здесь говорилось, и не замарал себя никаким преступлением, совокупность его личных прав обозначалась словом «heliagr». Оно того же корня, что и прилагательное «helgi» – «священный». Родственны ему и английское «holy», и немецкое «heilig» с тем же значением. Какова здесь доля именно религиозной святости? (Вспомним привычное нам выражение «святое право», не имеющее в виду никакой специфически религиозной поддержки.) И если религиозная основа здесь всё-таки содержится, то появилась ли она только с принятием христианства или существовала в языческие времена?
Этот вопрос дал немало пищи для яростных споров учёных. На сегодняшний день его, однако, окончательно ещё не решили, поскольку с обеих сторон существуют лишь косвенные доказательства и остроумные гипотезы, а «железных фактов», как за, так и против, не обнаружено.
Как бы то ни было, неприкосновенность полноправной человеческой личности называлась буквально «святостью человека» – «mannhelgi». Всё, что считалось покушением на эту неприкосновенность, всё равно, физическим или моральным, могло стать поводом для судебной тяжбы. С другой стороны, деяния, несовместимые со званием добропорядочного человека, автоматически влекли за собой утрату «mannhelgi». Если человек нападал из-за угла, покушался на достоинство женщины, совершал предательство и оказывался при этом убит – его смерть оставалась без судебных последствий. Немногим лучшая участь ожидала и злодея, избежавшего расправы на месте преступления, но выведенного на чистую воду: его могли объявить вне закона. Это значило, что человек пренебрёг своими обязанностями перед законом, а значит, вольно или невольно отказался и от прав; отныне закон больше не защищал его и не собирался преследовать тех, кто отнимет у него жизнь. Такой человек назывался нидингом – «проклинаемым». О нём подробнее говорится в главе «Поединок».
Судебная процедура
Суда в нашем понимании – с адвокатом, прокурором, судьёй и всевозможными службами, равно как сыщиков и следствия – в эпоху викингов в Скандинавии не было (как, впрочем, и у нас на Руси). Все вопросы, в том числе юридические, решала сходка свободных и полноправных людей – тинг, о котором говорилось в предыдущей главе. Тинг могли специально созвать по какому-нибудь важному и неотложному делу; приглашением на сходку являлась особая палочка, которую передавали из усадьбы в усадьбу. Если же никаких срочных дел не возникало, тинг собирали через определённые промежутки времени. Как уже не раз упоминалось, крупных поселений тогда было мало, население Скандинавии жило в основном хуторами. А значит, поездка на тинг превращалась в значительное событие жизни: люди не только решали текущие вопросы, но и встречали ближних и дальних соседей, заключали торговые сделки, обменивались новостями, развлекались, договаривались о свадьбах и всевозможных совместных мероприятиях…
В каждой местности был свой тинг, но собирались также и тинги, охватывавшие сразу несколько областей, вплоть до провинций и даже всей страны в целом. Первоначально, пока не существовало сильной центральной власти, более крупные тинги не имели над мелкими никакого приоритета, присущего высшим судебным инстанциям нашего времени. Это значит, что человек, которого, по его мнению, обидели на местном тинге, не шёл жаловаться на более общий: тот был не властен отменить принятое решение. Общие тинги существовали в основном как средство общения людей из более отдалённых друг от друга районов. Однако такое положение постепенно изменялось. С течением времени общие тинги всё более приобретали черты высших инстанций. Формировалась система феодальной зависимости: мелкие вожди теряли свою самостоятельность и подпадали под власть более сильных. Соответственно развивалась стройная «пирамидальная» система тингов; если на нижних её ступенях на местных тингах председательствовали местные вожди, то на тинге всей страны – сам король. Или, как в Исландии, где никогда не было королей, – все старейшины сообща.
В главе «Кровная месть» говорилось, что в тогдашней Скандинавии, где соседи-хуторяне хорошо знали друг друга, а случайные и чужие люди появлялись достаточно редко, обычно не составляло труда установить личность преступника: убийца обыкновенно сам шёл к ближайшему жилью и рассказывал, как всё случилось. Но как же действовал закон, если полной уверенности не было?
Решения, принимавшиеся в таком случае, могут показаться нам странноватыми, но учёные указывают: они были направлены на то, чтобы свести к минимуму возможные трения в обществе.
Так, один норвежский закон гласил примерно следующее: «Если кто-то с кем-то сражается за рекой или за болотом, так что люди не могут узнать в лицо участников схватки, и один будет убит или тяжело изувечен, его и следует признать виновником кровопролития». Безобразие, воскликнем мы, а что, если человек защищался?.. Тем не менее, учёные пишут, что этот закон породила суровая практика жизни. Так или иначе, убитый или искалеченный никого в будущем не убьёт; лучше уж «простить» его оппонента (по крайней мере, до тех пор, пока не попадётся с поличным), чем устраивать дознание и ополчаться всем миром, что вполне могло привести к гражданской войне в местных масштабах…
Ещё пример аналогичного закона. «Если пятеро или больше людей находились вместе, и один из них был убит, но никто не признаётся в содеянном, следует выбрать среди них лучшего человека и выдвинуть обвинение против него…» Вот так. Лучший человек – значит знатный, известный, влиятельный, уважаемый. То есть такой, кого естественно было рассматривать в качестве вожака. Даже если сам не был непосредственно виноват – почему не остановил остальных, почему допустил кровавую ссору?
Можно привести и другие примеры, которые подтверждают: законы древней Скандинавии создавались с целью обезопасить общество в целом. И происходило это нередко в ущерб отдельно взятой человеческой личности. А значит, и правосудие определялось общественным мнением. Если общество было убеждено, что человек виноват, – его осуждали. Если общество не верило в его виновность, – его оправдывали.
Порою это приводило к тому, что мы теперь называем судебными ошибками и человеческими трагедиями. В главе «Воинские умения» рассказывается, в частности, о том, как исландец Греттир во время зимнего шторма вплавь отправился через морской пролив, чтобы раздобыть огня для своих товарищей по путешествию. Выбравшись из воды, он увидел дом, где горел очаг и сидели люди. Когда Греттир вошёл, люди посмотрели на его обледенелую одежду и до смерти перепугались, решив, что к ним ворвалась нечистая сила (вспомним главу «Колдовство финнов»!). С перепугу, а может, и спьяну, они не придумали
