ничего лучше, чем начать швырять в Греттира головнями. В результате начался пожар, не обошлось без жертв. Начались пересуды, кривотолки и слухи… Кончилось тем, что Греттира обвинили в убийстве (хотя, когда он выходил из того дома, все там были вполне живы) и объявили вне закона…
По счастью, так происходило далеко не всегда. Греттир, о котором говорилось выше, был, вообще говоря, человеком своенравным и беспокойным, без конца попадал во всевозможные истории и успел-таки сформировать общественное мнение не в свою пользу. Вот от него и избавились, когда появился предлог. Но что, если в серьёзном преступлении обвиняли человека миролюбивого, тихого и совсем не склонного к насилию, причём «железной» уверенности не было, а сам он свою вину категорически отрицал?
Такому человеку предоставлялось доказать, что по крайней мере часть общественного мнения – на его стороне. За него должно было торжественно поручиться некоторое количество всеми уважаемых людей. Как пишут учёные, их число обычно равнялось двенадцати, но в некоторых случаях его могли удвоить и утроить, особенно если обе стороны доказывали свою правоту в основном поручительствами и клятвами. Таким образом, вопрос о виновности или невиновности решался своего рода «референдумом». В имущественных спорах число поручителей могло изменяться и в зависимости от стоимости того, о чём шла речь. Всё это тоже было строго оговорено в законах.
Клятвы и судебные испытания
Как произносили клятву? В языческие времена шли в святилище и клялись на священных предметах, призывая в свидетели Богов. В христианскую эпоху клялись в церкви на Библии или иной священной книге. Основную клятву произносил сам человек, желавший доказать свою невиновность. За ним выступали его ручатели (их так и называли: «помощники в клятве»), которые клялись в том, что верят ему и истинности его клятвы.
Легко ли было дать ложную клятву?
Слова «клятва», «заклятие», «заклинание» и «проклятие» – родственные, и не случайно. Причём это характерно не только для русского языка. По-английски глагол «to swear» означает и «клясться», и «ругаться», «oath» – и «клятва, обет» и «ругань». Фразу «he swore a terrible oath» можно перевести и «поклялся страшной клятвой», и «произнёс ужасное ругательство». Почему? Потому что в древности это были самые настоящие синонимы. Клятва была обращением к могущественным потусторонним силам: «…а если я не сделаю то-то и то-то, то пусть меня постигнет такая- то и такая-то страшная кара». Не случайно, по сообщениям древних авторов, у германских племён было принято клясться самым драгоценным: мужчины клялись своей способностью носить оружие, а женщины – своей грудью, которой они кормят детей. Проклятие же, то есть ругательство, также состоит в призывании гнева могущественных потусторонних сил, но на чью-то голову: «чтоб тебе…». То же самое и с заклятием и заклинанием. Когда говорят «заклинаю тебя жизнью твоих детей…», в расшифрованном виде это значит: «пусть кара падёт на твоих детей, если ты не захочешь прислушаться к моей мольбе». Если же произносят: «заклинаю именем Такого-то» (обычно это говорит колдун, вызывающий духа), то это означает прямую угрозу: «посмей только ослушаться, и Такой-то тебя в порошок по моей просьбе сотрёт…»
Вот и смысл клятвы, произносимой религиозным человеком на священной книге или предмете, состоял в обращении к высшим силам с просьбой покарать клянущегося, если он говорит неправду. Древние люди свято веровали, что так оно и случится. Однако ложные клятвы, по-видимому, исправно давали даже в самые богобоязненные времена. Отчасти по этой причине в Скандинавии первоначально старались набирать «помощников в клятве» из числа родственников подозреваемого, чтобы они знали: если род вздумает обелять злодея, отдуваться придётся всем!
Впрочем, нередко бывало, что преступник, даже отважившийся на ложную клятву, страшно волновался и тем себя выдавал, – в чём, естественно, видели вмешательство тех самых сил, к которым обращена была клятва. Конечно, такие случаи не проходили незамеченными, и постепенно развилась целая система судебных испытаний, на первый взгляд нелепых, но психологически часто очень даже оправданных.
Так, в древней Англии существовало вроде бы безобидное испытание хлебом. Человеку, обвинённому в преступлении, давали съесть кусочек чёрствого хлеба. Если он внезапно давился, преступление считали доказанным. Чепуха? Но ведь у преступника, знающего, на что он идёт, и уверенного, что святой хлеб сейчас его выдаст, в самом деле вполне могло пересохнуть во рту и перехватить судорогой горло!
Существовали и испытания гораздо более драматические; по мнению части учёных, они появились на севере Европы вместе с христианством. В некоторых случаях могли предложить достать камешек со дна котла с крутым кипятком, либо пронести в руке раскалённое железо, либо пройти по горячему железу босыми ногами (именно так, согласно норвежскому сказанию, одному юноше пришлось доказывать, что он – королевский сын). Через некоторое время смотрели ожоги – у кого из тяжущихся сторон быстрее заживают – и на этом основании делали выводы. Испытания, что говорить, жестокие, однако теперь науке известно, на какие чудеса способно самовнушение. Вполне вероятно, что глубоко религиозный человек, незыблемо уверенный, что Бог ни в коем случае не даст его в обиду, мог в самом деле не ощутить боли и не получить ожогов, – как это и утверждается в сказаниях.
Поединок
Поединок между викингами – тема, излюбленная художниками, писателями и кинематографистами. Часто при этом считают, что поединок был едва ли не самым часто употребляемым способом выяснения отношений, что длился он обязательно до смерти и происходил без особых правил. Можно предположить, что при этом часто путают убийство из мести, которое тоже могло перерасти в поединок (см. главу «История Торстейна и Бьярни»), и судебное единоборство, призванное опровергнуть или подтвердить обвинение. Нас здесь интересует поединок именно судебный, и легко убедиться, что он, дабы иметь в глазах общества требуемую весомость, соответствующим образом обставлялся. Вот, например, что говорится об одном из случаев применения судебного поединка в древнем шведском законе:
«Если один человек обращает к другому непроизносимые речи, говоря: „Ты не можешь занимать место среди мужчин; ты не муж в сердце своём“, – и тот ответит: „Моё мужество ничуть не уступит твоему“, – то им надлежит встретиться на перекрёстке трёх дорог.
Если туда явится тот, кто произнёс оскорбление, а оскорблённый не придёт, то в дальнейшем будут считать, что он именно таков, как о нём было сказано. Он не сможет произносить клятву и свидетельствовать ни о мужчине, ни о женщине.
Если явится оскорблённый, а оскорбитель – нет, то пусть оскорблённый трижды громко назовёт своего противника нидингом и оставит на земле мету. Пусть тот, кто не осмелился делом подкрепить произнесённые слова, пожнёт все последствия такого поступка.
Если же они сойдутся в полном вооружении, и падёт тот, к кому относилось оскорбление, пусть за него будет заплачен выкуп, равный половине обычного выкупа за убийство. Если же будет убит тот, кто произнёс оскорбление, следует считать, что его убил его собственный язык. Пусть его зароют в дармовой земле…»
Здесь требуется кое-что пояснить. Почему перекрёсток дорог и почему именно трёх? О мифологическом смысле дороги говорится в главах «Колдовство финнов» и «Дерево»: всякая дорога считалась «по определению» дорогой на тот свет. Добавим ещё, что дорога считалась и своего рода «горизонтальной проекцией» Мирового Древа, соединяющего между собою миры. Точно так же, как по дороге запросто можно было прийти в другой мир, так Боги, герои и шаманские духи в самых разных религиях путешествуют по этому Древу из мира живых в мир мёртвых, в мир духов, Богов и так далее. А значит, сходясь на дороге, люди оказывались как бы на меже между мирами, в ничейном, пограничном пространстве. Тем более что одному предстояло вернуться с поединка в мир живых, а другому – отправиться в мир мёртвых…
Что же касается трёх дорог, то о числе «три» подробно рассказывается в главе «Бессчётное количество». Там поясняется, что в первобытной древности «три» значило попросту «очень много» и, как нечто непостижимое, было возведено нашими отдалённейшими предками в ранг священного числа. Таким образом, перекрёсток трёх дорог превращался в «границу границ», в «трижды границу», что, по мнению древних, многократно увеличивало его необычные свойства.
Слово «нидинг» можно истолковать как «проклинаемый», «достойный всяческого поношения». Стать в глазах общества нидингом значило достичь дна, ниже которого пасть было уже невозможно. Нидинг был объектом всеобщей ненависти и презрения, не имел никакого авторитета, никаких
