— «Синий муравей».
Тут на дисплее возникло то самое насекомое, недвижное и категоричное, как иероглиф. Синего цвета. Холлис вновь подняла глаза на Бигенда. В профиль он ей кого-то смутно напоминал.
18.
Окно Элеггуа
— В этом мире, — учила Хуана, — ничто не свершается без его соизволения.
Поднимаясь по склону мимо заграждений из обклеенной постерами фанеры и мелкой проволочной сетки там, где много лет назад ливни обрушили ветхую стену церковных земель, Тито заметил, как с неба посыпались первые белые хлопья. Он поднял воротник, натянул пониже шляпу и продолжал свой путь. Мужчина уже не удивлялся снегу, как чему-то чуждому, но всё же наполнился благодарностью, когда наконец достиг Амстердама. Неоновая вывеска пиццерии “V&T”, не горевшая днём, словно пыталась напомнить о заурядном светском прошлом авеню. Вот уже показался дом священника. Вечно сухой фонтан в его саду украшала совершенно безумная скульптура: Священный Божий Краб, держащий в одной клешне отрубленную голову сатаны. Впервые попав сюда в обществе тётки, Тито ужасно заинтересовался этим изваянием. И ещё его любопытство возбудили четыре петушка, живущих при соборе. Один из них был альбиносом — священной птицей Орунла[76], как пояснила Хуана.
Двери собора не охранялись. Стражников Тито нашёл внутри, они подошли и попросили сделать пожертвование в пять долларов. Тётка научила племянника, как нужно снять шляпу и перекреститься, после чего, уже не обращая на них внимания, сделав вид, будто бы он не понимает английского, зажечь свечу и притворно погрузиться в молитву.
Сколько пространства! «Это самый большой собор в мире», — утверждала Хуана. Однако сегодняшним снежным утром Тито нашёл храм пустым (по крайней мере, с виду) и почему-то более холодным, нежели сама улица. В соборе висела дымка, или облако звуков. Даже самые тихие движения порождали легчайшее эхо, которое беспокойно гуляло среди колонн и над каменным полом.
Оставив тонкую свечку теплиться рядом с четырьмя другими, Тито двинулся по направлению к главному алтарю. Он шёл и смотрел на облачка, вылетающие изо рта, и только раз приостановился, чтобы оглянуться на сумеречное зарево в гигантском круглом окне-розетке над теми дверями, через которые недавно вступил сюда.
Один из каменных эркеров, обрамляющих чудовищное пространство, принадлежал Элеггуа, о чём свидетельствовали образы на цветных витражах. Вот сантеро просматривает свиток: на нем легко различить цифры три и двадцать один, по которым и распознаётся ориша; мужчина лезет на столб, чтобы установить «жучок» для телефонного прослушивания; ещё один человек изучает компьютерный монитор. В общем, самые разные способы управления этим и другими мирами, и надо всеми путями — безраздельная власть оришей.
Мысленно, как учила Хуана, Тито со всем почтением поздоровался.
В тумане звуков возникло некое возмущение, источник которого тут же затерялся в причудливых поворотах и движениях эха. Мужчина посмотрел через плечо, окинул взглядом длинный неф и различил одинокий силуэт, приближающийся к нему.
Тогда он снова поднял взор к витражам, где один из персонажей работал с мышью, а другой — с клавиатурой; хотя, очертания этих привычных устройств казались архаичными и незнакомыми. «Призываю тебя, Элеггуа».
Обернувшись, Тито увидел старика, напоминающего иллюстрацию к законам времени — или свидетельство неотвратимости судьбы. Снег запорошил плечи его твидового пальто и темные поля шляпы, прижатой теперь к груди. Голова слегка покачивалась в такт шагам. Седые волосы отливали сталью на приглушённом фоне зашпаклеванного соборного камня.
И вот он возник совсем рядом и замер, как изваяние. Посмотрел Тито прямо в глаза, а затем обратил свой взор к витражам.
— Гутенберг, — пояснил старик, указывая шляпой на сантеро.
— А это Сэмюэл Морзе посылает первое сообщение, — сказал он о мужчине с «мышью». — Монтёр телефонной линии. Телевизор.
Последние слова относились к аппарату, который Тито ошибочно принял за монитор. Старик опустил шляпу и снова вперился проницательным взглядом в молодого мужчину.
— Ты похож на отца и деда, очень похож, — произнёс он по-русски.
— Это
— Нет, — отвечал собеседник с устаревшим кубинским акцентом, — подобного удовольствия мне удалось избежать. Грозная женщина, эта твоя тётка. Я просто велел тебя выследить. — Тут он перешёл на английский: — Давненько же мы не виделись.
—
— Но скоро снова встретимся, — сообщил старик. — Ты пол
— Значит, Алехандро был прав?
— Не вините себя. Ваш протокол в высшей степени правилен, а ваша
Тито молчал и ждал.
— При передаче, — продолжал старик, — тебя попытаются схватить. У них ничего не выйдет, но устройство ты как бы случайно потеряешь. Последнее очень важно, настолько же, как наше с тобой исчезновение. Для того и существует
Тито еле-еле качнул головой.
— Но потом ты уедешь, как было задумано. Оставаться в городе небезопасно, понимаешь?
Мужчина подумал о своей комнате без окон. Вспомнил свой компьютер. Клавиатуру. Вазу Ошун. И протокол отъезда со всеми его тонкостями, требующими самого строгого соблюдения. Тито не представлял себе, куда ему предстоит отправиться, но точно знал, что это будет уже не Нью-Йорк.
— Понимаю, — сказал он по-русски.
— Где-то там есть арка, посвящённая Перл-Харбору, — старик запрокинул голову, оглядывая неф. — Мне как-то раз показывали, да я позабыл. Каменщики бросают свои инструменты в день нападения. Строительство собора прервалось на десятилетия.
Тито развернулся и поднял глаза, не зная, куда смотреть. Все арки выгибались на такую головокружительную высоту. Однажды он и Алехандро играли с моделью аэростата в Бэттери-парке[78]. Маленький такой дирижабль с радиоуправлением, заполненный лёгким гелием. Вот бы запустить сюда такую штуку, было бы интересно исследовать лес из бесчисленных арок нефа, заглядывая в тени опрокинутого глубоководного ущелья. Тито хотел спросить старика о своём отце, почему и как тот погиб.
Подумав об этом, он повернулся, но таинственный пришелец уже бесследно исчез.
19.
