результат будет тот же, что и сейчас.
«Ничего, – говорю, – мне от тебя не надо, так что ступай себе».
«Я дам тебе будущее, – улыбается она, – и еще здоровье, чтобы твое новое будущее не было тебе в тягость».
И сразу спина прошла, будто и не болела.
– Ну и что? – спросил я пригорюнившегося хозяина.
– Я подумал и согласился, – со вздохом отозвался старик. – Будущего у меня и в молодости не было, так пусть хоть на старости лет появится. Да еще здоровье… Здоровье у меня теперь и в самом деле хоть куда, а вот будущего, пока не вижу.
– Дальше-то что было? – Я налил стопку дедуле, да и себе заодно тоже. Какой бы бредовой эта история ни выглядела на первый взгляд, она странным образом переплеталась с тем, что рассказывал мне Гинча. Да и намедни старик что-то такое говорил, только в детали не вдавался.
– Что? Положила она на землю передо мной какую-то ржавую железяку и сказала, что если кто-нибудь меня обидит, то всего-то и требуется, что швырнуть ему эту железяку вслед да имя обидчика прокричать. Можно просто подумать и в небо бросить, этого тоже довольно будет. И еще сказала, что такие вот железки будут сами собой появляться в сарайчике, ну, в том, в котором вы давеча ночевали, а уж я могу использовать их по собственному усмотрению. Я ведь неправду сызмальства чувствую. Душой. Так вот, иногда каждый день, а иногда раз в неделю я находил в сарае какую-нибудь старинную железку – то топор, то стрелу, саблю или еще что… И сразу в дело пускал, потому что неправды в мире – ох сколько! А потом – как отрезало! А несправедливость и всякие безобразия с экрана телика так и прут, так и лезут… А я только во вкус вошел, власть почувствовал. Власть – она слаще любви, особенно если любить больше некого.
– Еще по одной? – подбодрил я господина Вынько-Засунько.
Тот только махнул старческой, в пигментных пятнышках рукой.
– В общем, – продолжил он, – когда появилось здоровье, то мне и будущего захотелось. Настоящего будущего, чтобы в нем смысл был, понимаешь? Нанял я за два пузыря самопляса парочку знакомых бомжей – по пузырю на каждого, – и они мне из местного музея целый ящик этих железок притаранили. Только из всего этого металлолома один старый ножик и сработал, а остальные – никак. Так в сарае и валяются.
– А кого вы, уважаемый, этим ножичком, так сказать, попользовали? – поинтересовался я, уже догадавшись кого.
– Так кого же, как не этого бездельника Аава Кистеперого? – удивился старик. – Уж если тебя выбрали каким ни есть Богом, будь любезен порядок в городе навести и все свои дела доводить до конца. Да и осерчал я сильно, когда на рожу его бандитскую поглядел. Видал в храме небось? Во, тоже мне бог, ряшку наел!
– Не видел, завтра схожу, посмотрю, – сказал я.
– Вот-вот, посмотри, – пробурчал вредный дедуган. – Может, просветление получишь кистенем по башке. Тебе просветление на пользу будет.
– А как же его родственница, Гизела эта. – Я строго посмотрел на пенсионера-правдолюбца. – Ведь ты же ее, так сказать, подставил по полной программе?
– А чего она пропала? – обиженно, словно ребенок, ответил дед. – А потом, справедливость не должна зависеть от родственных отношений, у нас раньше даже борьбу вели с этой самой семейственностью. Долой!
Возразить было нечего.
– Ну, еще по одной, и спать? – спросил я. – Выбрось все это из головы, здоровье есть – и ладно, железки эти выбрось в речку, а лучше в землю закопай, и поглубже. Здоровье есть, жизнь идет, а уж будущее хоть какое-то, а приложится.
– Может быть, ты и прав, герой, – вздохнул старик, – только обидно получается. Чуть у меня серьезное дело наладилось, как выясняется, что и оно никому не нужно. Обидно.
Пенсионер пожевал сморщенными губами, потом кряхтя поднялся со своего насеста и сказал:
– Ладно уж, устраивайся в горнице, холодно в сарае-то, а я полезу в свою берлогу, и впрямь спать пора, смотри вон, уже светает.
Я расстелил презентованный местной братвой желто-синий спальник, завернулся в него, но сразу уснуть не получилось. В голове моей шумело от выпитого за день, ушибленная Гинчей скула запоздало саднила. Перед тем как окончательно отключиться, я представил айму или как там ее – полуайму, – Люту в черной ризе и на высоких каблуках, целующую взасос барда Авдея посреди весело зеленеющих картофельных полей. Везет же некоторым, подумал я и наконец уснул.
Глава 15
Глядя в телевизор
Сложить свою голову в телеэкран…
Из глубины квартирки доносился веселый плеск воды. Люта, обнаружив в ванной комнате шкаф, уставленный всевозможными шампунями, бальзамами и прочими гламурными жидкостями, обрадовалась, словно самая обыкновенная женщина, и сообщила, что в ближайшие два часа я волен заниматься чем угодно, кроме игры на гитаре, потому что она будет занята.
А то я без нее не могу поиграть в собственное удовольствие? И внезапно понял – почему-то не могу. Раньше-то мог. Хотя раньше разве я играл?
Поэтому, от нечего делать, я решил осмотреться в нашем новом жилище.
Скорее всего квартира и была рассчитана на проживание в ней женщины, а может, это шустрые братки так расстарались специально для Люты – я не знал. В стенных шкафах было полным-полно разного барахла, всевозможной мужской и женской одежды и обуви. Но, честно говоря, меня это как-то не особенно интересовало. Вот помыться было совершенно необходимо, а заодно и побриться тоже. Одноразовую бритву я догадался купить на том же рынке, а вот про крем – забыл. Ну ничего, на худой конец, сойдет и мыло, уж его-то, надеюсь, в этом парфюмерном салоне найти будет несложно.
Прошлый раз я брился позавчера, и заново отросшая щетина принадлежала уже этому миру.
Очень интересно, подумал я, некая часть меня начала свое существование уже здесь, я врос в эту ипостась России своим щетинистым подбородком. И вот сейчас я пойду в ванну, соскоблю щетину бритвенным лезвием, купленном мною здесь же, на местные деньги. И смою грязную пену в раковину. И это будет первая маленькая смерть меня в этом городе.
Впрочем, так можно было дофилософствоваться черт знает до чего, поэтому, чувствуя какое-то уютное умиротворение от того, что в ванной комнате плещется не чужая мне женщина, я позволил себе немного расслабиться, налил стакан портвейна из очень кстати оказавшейся в стенном шкафчике-баре бутылки и включил большой черный телевизор. Интересно все-таки, чем этот мир живет и дышит? Что он поет и над чем смеется, что он любит и ненавидит? Конечно, телевидение врет, но абсолютного вранья, как и правды, не бывает.
Программ было несколько. Часть из них я пропустил, они передавали какую-то неприятную музыку, не то блатняк с религиозным уклоном, не то наоборот – псалмы с типично блатными текстами. По одному из каналов шел фильм с завлекательным названием «Лямой». Этот самый лямой, несмотря на хромоту на обе ноги, полное отсутствие координации движений и нечленораздельное мычание, сопровождавшееся обильным слюноотделением, колошматил всех направо и налево. И ментов, и братву, и еще каких-то типов, похоже, из китайской диаспоры. При этом в него были влюблены все без исключения персонажи женского пола, включая стареющую следовательшу-нимфоманку. Когда пришло время эротических сцен, я плюнул и переключился на другой канал.
Решив оставить более близкое знакомство с местной культурой до лучших времен, я остановился на информационных каналах. Их было всего три.
Первый транслировал, так сказать, «государственный официоз», он был самым скучным, информация, которую сообщали тусклыми голосами невзрачные дикторы и дикторши, казалось, подавалась с оглядкой, словно за спинами журналистов незримо присутствовал некто сумеречный, вечно обиженный, но обладающий тем не менее властью.
Второй канал был значительно интересней. Судя по всему, он отражал точку зрения братков на события в стране и за рубежом, и точка зрения эта, к моему удивлению, отличалась здравомыслием и
