Даже Варану за плотным пологом было слышно, как возмущенно засопел начальник конвоя. Вслух, правда, ничего не сказал.
Звук колес изменился – выехали на брусчатку. Через несколько минут Варан услышал улицы города – голоса людей и скотины, крики зазывал, смех, шорох и топот подошв; вверху, сквозь прорехи в полотняной «крыше», вдруг открылись «небесные кварталы» – Варан прищурился, вглядываясь в переплетение канатов, мачт и трапов, разглядел даже повозку на саможорках, медленно переползающую крутой и опасный участок улицы…
Он улыбнулся. Развалившийся было мир снова обретал стройность – он должен был вернуться в столицу, и он вернулся, завершая круг. Завершая жизнь…
Прошли второй кордон.
Варан вдруг вспомнил черноволосую женщину, для которой когда-то сам сложил очаг. Он не вспоминал ее много лет, а теперь, за час, может быть, до встречи с Подставкой, вдруг подумал о ней. Цела ли печь? Вспоминает ли женщина, теперь уже седая, о ком обещала помнить, разводя всякий раз огонь?
Дворец был ближе с каждым кварталом. Варан вспомнил вывернутые ноздри Подставки – и содрогнулся.
Местная стража воспринимала его как «еще одного бродягу» – но только до определенного момента. Не то кто-то из дворцового начальства оказался более осведомлен, не то сам Подставка дал приказ быть расторопнее – но после многочасового сидения в вонючих клетушках для временных узников Варана вдруг привели в просторное, едва ли не роскошное помещение, где дали возможность вымыться и даже выстирать одежду. Варан, прекрасно понимавший цену такой перемене, потребовал бритвенный прибор и впервые за много лет избавился от седой бороды: мысль о том, что он предстанет перед Императорским Столпом не грязным и заросшим, но чисто выбритым и свежим, не просто нравилась ему – восхищала.
Потом о нем, кажется, забыли на несколько дней. Варан воспринял проволочку как начало Подставкиных издевательств и приказал себе быть спокойным.
Потом его вдруг подняли рано утром. У присланных за ним стражников были перекошенные от страха лица; его вели, передавая от стражи к страже, от поста к посту, вдоль коридоров с синими и белыми огнями, мимо караульных с неподвижными щелкунами у ног; потом его передали слепому стражнику, и тот повел пленника темными коридорами – совершенно темными, где слепец имеет преимущество перед зрячим…
Варан понял, что его ведут не в тот знакомый кабинет, где он много раз встречался с Подставкой. Возможно, за эти годы Его Незыблемость свил себе другое гнездо. А возможно, именно этим путем – через темные коридоры – к Императорскому Столпу приходят не чиновники, но опасные государственные злодеи…
Слепой стражник наступил, кажется, на рычаг в полу, и прямо перед Вараном поднялась, открывая выход, плита. Свет за ней был мутный и рассеянный, но Варан все равно зажмурился и прикрыл глаза ладонью. Слепец – и здесь у него было преимущество – довел его до поворота и там передал следующей страже: в отличие от предыдущих Барановых сопровождающих, эти были одеты нарядно, почти богато.
И путь продолжился – теперь вверх. Ступеньки и подъемные площадки сменяли друг друга; куда мы идем, думал Варан все с большим беспокойством. Уж не переместился ли Подставка в императорские покои?!
Стало светлее. Появились окна, забранные фигурными решетками, разукрашенные витражами. В простенках висели гобелены, плоские глиняные вазы со стеклянными цветами, каменный пол сменился деревянным, потом под ногами возник ковер… Когда дорожные башмаки Варана ступили на мягчайшую шерсть змеи Хаа, он не удержался и задал стражнику вопрос:
– Куда ведешь, служивый?
Ответа, конечно, не последовало, Варан и не надеялся на ответ. Стражник только смерил его взглядом – решив, наверное, что странный пленник издевается.
Коридоры казались пустынными, но Варан кожей чувствовал, как много здесь ловушек. Как много щелкунов и сторожевых змей прячутся в нишах за гобеленами. Как много люков в полу, решеток в потолке, спрятанных кольев, сеток…
Он брел по шкуре Хаа, как бредут по высокой траве. Дорога на эшафот страшно затянулась – или это тоже входило в планы Поставки?!
Привыкший легко ориентироваться в пространстве, он вдруг перепутал запад с востоком. Казалось, что его ведут внутри колоссального часового механизма – подъемники имели вид гигантских шестерней, коридоры вдруг поворачивались, как спятившие стрелки, и даже сильный запах благовоний не мог перебить аромата дегтя, которым смазывают механизмы. Миновали хрустальные ворота – зубчатые половинки разъехались, пропуская идущих, и снова сошлись за их спинами с негромким звоном. Варан сделал несколько шагов – и остановился.
Стены и сводчатый потолок покрыты были тончайшей мозаикой. Осколки перламутровых раковин – белые, синие, серые, розовые – складывались в подробные землеграфические карты разных масштабов. Луч света пробивался сквозь узкое окошко, и на подоконнике стояла стеклянная призма – вершиной вниз, на острие. Варан присмотрелся – призма медленно поворачивалась, ловя и преломляя луч, посылая его на карту; луч медленно двигался от Осьего Носа к столице, на секунду замер на точке, обозначающей потухший вулкан, пополз западнее, дрогнул, изменил направление, двинулся в сторону Лесного удела.
Осколки перламутра казались живыми. Весь мир мерцал и переливался, раньше Варан полжизни бы отдал, чтобы увидеть такую карту… Раньше.
Его легко подтолкнули в спину, и только тогда он вспомнил, где находится и зачем его сюда привели. Вслед за стражником он двинулся дальше по коридору, и карты были везде – карты округов и провинций, городов, бассейнов рек, горных хребтов, степи и островов. Варан шел, спотыкаясь в змеиной шерсти, оглядываясь и улыбаясь, как безумный.
На повороте коридора стоял мужчина средних лет. Его длинные волосы касались плеч, серебристая хламида мага складками сбегала от шеи к ступням. Стражник, приведший Варана, низко поклонился и получил в ответ легкий презрительный кивок.
Маг смотрел на Варана – прямо, бестрепетно. Под этим взглядом люди обычно терялись, менялись в лице, скорее прятали глаза; Варан смотрел в ответ, и маг не смог скрыть удивления.
Варан приподнял уголки рта – ему было приятно одержать маленькую победу. Пусть даже очень маленькую и, скорее всего, последнюю.
