крутых ситуациях меньше слушать других, особенно женщин, а больше распоряжаться.
Я даже готов был отдать свое сознание на чужеродное вторжение, лишь бы выудить ключевые сведения. Они скользили где-то в маленьких подвальчиках-отсеках моей головы, я улавливал их движение, как можно улавливать чутким слухом шуршание узника в глухом подземелье.
И тут перед моими глазами возник жизнерадостный облик Карла Маркса, то есть профессора Святозарова. Я вспомнил, как он нежно выуживал из моего стандартного черепа мои же мысли, читал их внимательно, точно и подробно. Вообще, Михаил Александрович – абсолютно непознанная натура, Галактика, Вселенная. Я могу только догадываться, какие толщи знаний скрыты в его головушке. Во мне, увы, он никогда не найдет достойного собеседника. Социалистическая экономика для него была семечками. Человек владел тайнами восточных учений, йоги, медитаций, перевоплощений, он так же легко входил в мои информационные поля, как я, к примеру, мог в шлепанцах поутру заглянуть на кухню. Безусловно, он владел гипнозом. Но никогда не злоупотреблял. Даже в конфликтах с хулиганами. Это я потом понял, что забулдыги с магазинного двора, которых я небеспричинно отметелил, были козявками по сравнению с его могуществом. Он мог превратить их в древообразные предметы. И в таком виде их бы и похоронили, потому что только доктор знал, где «выключатель». Но у феноменальных личностей свой кодекс чести. Нам их не понять…
Итак, я немедленно решил встретиться с профессором.
Как я и ожидал, на Закрытую Дачу меня долго не впускали. Потом двери бесшумно отворились, я въехал. Я знал, что дежурил Веракса. Его я и встретил в вестибюле.
– Пройди к шефу, – бросил он мне, не поздоровавшись.
Бастилин тоже не поздоровался, кивком указал на стул.
Я сел, решив, что объясняться по поводу приезда буду после соответствующего вопроса.
– Зачем приехали? Ведь у вас еще два дня отдыха… – тоном насытившегося крокодила произнес Бастилин.
Отвечать надо было без паузы. И я, понадеявшись на сверхинтуицию, произнес первое, что родилось в моей голове:
– Разругался с девчонкой, захотелось куда-то уехать. Решил завернуть сюда… Не прогоните?
Бастилин пристально глянул на меня и, не меняя выражения лица, сказал:
– Не верю. Ты не похож на стахановца. В твои годы, имея машину, квартиру и приличный заработок, а также два дня в запасе, не ищут успокоения на нелюбимой работе.
И я догадался, что Бастилин знает о нашей встрече с профессором, подкоркой почувствовал. Но решил не сдаваться, пока он сам не проявит себя. Я сделал то, что делают двоечники у доски, беспричинно загулявшие мужья и изумленные подчиненные – выразительно пожал плечами. Хотя понимал, что надо быстро и аргументированно отбиваться.
Но прежде всего – искренность.
– Кстати, еще более противен мне город. И как бы странно это ни звучало, мне просто хотелось побыть на природе. Даже на нелюбимой работе я рассчитывал на койко-место, поэтому приехал сюда…
Это прозвучало открытым вызовом. Но Бастилин спросил неожиданное:
– Зачем вы раздали охране спиртное?
– Остались излишки, я решил, что не стоит травить генофонд, отдал ребятам. Они что – все с «торпедами»?
– Трое из них употребили, что категорически запрещено, особенно в субботу… За это вам выговор и штраф, – бесстрастно объявил Бастилин и поднялся, давая понять, что я могу проваливать ко всем чертям.
Я так и сделал.
На пороге он меня окликнул:
– Раевский, вы знаете, чем отличается курдючный баран от обыкновенного?
Я, конечно, знал, но не сказал об этом.
И Юрий Иванович тут же просветил:
– У курдючного барана на хвосте со временем накапливаются жировые отложения. Вот из-за этого под нож он попадает в первую очередь.
– Вы принимаете меня за барана. Зря, – посетовал я. – Кажется, я не давал для этого поводов.
– Я не принимаю вас за барана. Речь о неблагоприятных для вас отложениях… Пожалуйста, я не задерживаю вас, – добавил Бастилин почти приветливо. – Да, и советую вам не вступать во внеслужебные контакты с представителями генофонда. Помните о накапливающихся отложениях.
Я дождался, пока он уедет, прошел в комнату дежурного, похлопав по плечу Руслана, направился дальше, в секретную комнатку. Там сидел Веракса и пил чай. Он глянул на меня волчьими глазами, разлепил рот:
– Чего приперся?
– Тоска, дома делать нечего…
– Девки затрахали или водка надоела? – лениво спросил он, пуская дымные клубы.
– Все осточертело… – ответил я, думая о том, сколько раз меня продал Джон. – Могу до вечера подежурить за тебя.
– Давай, – быстро согласился Веракса. – Но это все равно тебе не зачтется.
– Ладно…
Только он вышел, я врубил экраны. Джон их не включал, он, как я понял, все время путался в тумблерах. Я тут же высветил комнатушку профессора. По своему обыкновению, он не сидел за столом, а лежал на кровати и смотрел в потолок. Я не мог поймать его взгляд, но сразу почувствовал, что у Михаила Александровича хандра. А возможно, и скрытый саботаж. Не каждого соловья заставишь петь в клетке.
Не хотелось маячить в коридорах, я прошел в комнату дежурного и приказал:
– А ну, вызови сюда бездельника из 203-й. Валяется, плюет в потолок…
– Сюда? – изумился Руслан, блеснув золотой челюстью.
Генофонду, которых, кстати, для краткости с моей легкой руки стали называть «гениками», категорически запрещалось входить в дежурку, тем более в секретную комнату.
– Тебе не идет стрижка «ноль». В сочетании с фиксами ты похож на уголовника, а это подрывает престиж нашей любимой фирмы… Геника приведешь к двери. Я с ним буду беседовать на тему личных трудовых показателей.
Озадаченный Руслик поплелся за профессором, а я следил, как он движется, на серых экранах. Несомненно, здесь круглосуточно ведется видеозапись. Все – под колпаком. На третьем этаже есть пара хитрых комнаток, в которые доступ имеют лишь Бастилин и неприметные личности, которые приезжают в строго определенное время – в десять утра.
Руслик перестарался. Он с ходу обвинил профессора в безделье, и тот прибыл с тетрадкой. Святозаров с ходу набросился на меня:
– Я прошу оградить меня от этого хамства. Я пожалуюсь Вячеславу Викторовичу! Этот недоросль с отсутствующими лобными долями поучает меня, как и где я должен работать. У него возник интерес, почему я лежу!
Профессор грозно потрясал тетрадкой у моего носа, причем все это говорилось без тени притворства, и я почувствовал неловкость.
– Руслан, – начал втолковывать я недорослю, – научный труд весьма специфичен. Ученый может мыслить в любом положении и любой ситуации. Это непрерывный процесс…
– Но ведь ты сам сказал мне, – опешил Руслик, – что профессор…
– Ладно, иди, мы разберемся, – я развернул его и подтолкнул к двери.
Взяв Святозарова под руку, я повел его в 203-ю.
– Михаил Александрович, ты должен мне помочь, – сказал я, когда мы уединились.
Он внимательно выслушал мою историю, задумался.
– Я хочу, чтобы ты знал: любое вмешательство в подсознание чревато последствиями. И если человек, владеющий гипнозом, недостаточно опытен или он – обыкновенный дилетант, нахватавшийся верхушек, может произойти непоправимое. Это все равно, что доверить хирургический нож на операции мяснику.
– Но ты же не дилетант? – сказал я.
Святозаров на это ничего не ответил, приказал:
