– Видите ли, дело в том, что вы единственный человек, которой мог сегодня часов около восьми завладеть орудием убийства – топором.
У Витали вытянулось лицо и вновь появились красные пятна.
– Во сколько вы вернулись с зарядки?
– Примерно около восьми сорока… Я всегда так возвращаюсь. А супруга моя повредила ногу, поэтому осталась… Вы что, хотите сказать, что я тюкнул Шевчука?! – вскричал Виталя.
– Спокойней, пожалуйста!
– А что вы на меня?.. Не надо бочку катить!
– Во-первых, вы сами произнесли насчет «тюкнуть»…
Распорядитель встал.
– Ну, что ж, у меня все. Благодарю вас. И пригласите, пожалуйста, вашу супругу. У меня к ней тоже есть вопросы.
Тяжело ступая, Виталя ушел, забыв прикрыть дверь. Сквозняк шевелил стопку исписанных листков – подписок о невыезде. Распорядитель собрал их и закрыл в сейф.
– А-а, Ирина, – добродушно произнес он. – Заходите, садитесь, пожалуйста… Только что ваш муж меня просто удивил. Он почему-то решил, что я подозреваю его в совершенном преступлении. А мне всего лишь надо выяснить, не слышали ли вы подозрительного шума возле номера покойного. – В глазах Ирины блеснули слезы.
– Нет-нет, я ничего не слышала. Я спала.
– И проспали зарядку?
– Да. То есть, нет. Я подвернула ногу. Вот, видите, опухоль, – она показала на подъем ступни.
– Действительно, – пробормотал Распорядитель, – какая досада. С лестницы упали?
– Муж сказал? – полуутвердительно спросила Ирина.
– Сам слышал. А Виталя так сочувствовал вам.
Ирина покраснела, бросила сердитый взгляд на Распорядителя.
– Если знаете, зачем спрашиваете?
– А потом вы решили ему отомстить – чисто женским способом. Не так ли?
– Слушайте, не помню, как вас по имени, только распоряжайтесь где хотите, только не в наших семейных делах.
– Прошу меня простить, сударыня, – бесстрастно произнес Распорядитель. – Меня звать Борисом Всеволодовичем, и я позволю напомнить вам, что расследуется дело об убийстве. Самом настоящем. Благодарю, я вас больше не задерживаю…
Когда она вышла, Распорядитель тихо рассмеялся, не разжимая по привычке зубов, и подумал вслух:
– Ты еще не знаешь, ласточка, что у меня в конверте…
Потом он беседовал с Азизом, тот долго сокрушался по поводу страшной смерти Шевчука, охал, хлопал себя по коленям и по-кавказски долго и витиевато распространялся о том, каким хорошим человеком был погибший.
– А как вы думаете, кто мог убить его? – спросил Борис Всеволодович.
Азиз задумался, покачал головой, приложил руки к сердцу:
– Не могу сказать. Видит бог, не знаю…
– А чем вы занимались утром?
– Как всегда. Встал, побрился, душ… А потом, ну, сами знаете…
Распорядитель выпроводил его, следующей была подруга Анюта. Она тщательно причесалась и стала похожа на деревенскую девчонку-переростка, даже косметика не спасала. Она вошла и робко остановилась на пороге.
– Садитесь, Анюта, и постарайтесь до мельчайших деталей вспомнить, что вы видели, слышали, делали примерно с восьми тридцати до девяти часов. Это очень важно и поможет следствию.
– Надо говорить все-все без утайки?
– Да, – очень серьезно ответил Распорядитель. – Тем более, речь идет о вашем алиби. Постарайтесь не упустить ни одной детали, потому как любая мало-мальская деталь может помочь следствию.
– Ну, с самого утра Азизка полез ко мне. И мы это, ну… Ну, в общем, занимались любовью. Папочка такой горячий был…
– Кто?
– Папочка… Это я его так называю. И вот, все утро прозанимались. Я не знаю, никто, конечно, не видел, как мы это делали. А вы у него спросите, он подтвердит. А потом я пошла в душ, вас все интересует? – Она хихикнула. – Потом он полез мыться.
– А как вы думаете, кто мог убить?
– Ой, не знаю… Я вот так думаю, если б его не убили, то он сам бы кого-нибудь убил. Они ж там, в этой Чечне… Ух! Им ничего не стоит! – Она оглянулась по сторонам. – А вы как думаете, кто убийца? – жарко зашептала Анюта. – Я никому не скажу…
– Спасибо, Аня. Вы предоставили следствию очень ценную информацию.
Анюта вспыхнула:
– Правда?
– Правда. Кстати, я тоже воевал в Чечне.
Анюта присела от неожиданности, поспешно открыла попой дверь и исчезла. «Довольно», – подумал Распорядитель и нажал потайную кнопку. Тут же явился слуга.
– Мустафа, – задумчиво и вместе с тем строго произнес Распорядитель. – Мне так бы не хотелось расставаться с тобой… Обойди, пожалуйста, всех гостей и передай им мои послания. Номера комнат я пометил.
– Я всех помню, господин Распорядитель, – учтиво заметил Мустафа.
– Благодарю тебя.
Все записки были одинакового содержания: «Милостиво прошу вас прибыть к 16 часам в залу. С уважением – Распорядитель». …Когда все собрались, Распорядитель выждал, когда воцарится абсолютная тишина, он решил произнести импровизированную речь. Он уже предчувствовал скорый крах, и все же ощущал в эти минуты необычайный прилив сил и энергии, что-то похожее на подступающий восторг. Измученные гости, давно проклявшие все на свете, находились в том состоянии, когда за прострацией следует пароксизм последней вспышки, когда сил остается лишь на последний шаг. Все молчали – будто дремали с открытыми глазами, впрочем, не забывая скрытно следить друг за другом. В эти короткие мгновения Распорядитель понял, что развязка будет дикой и нелепой. Он представил себя дуэлянтом, который с холодным чувством ненависти обнажает шпагу или медленно поднимает дуэльный пистолет.
– Итак, уважаемые гости, продолжим очередной раунд… С прискорбием хочу заметить, что подозреваются в этом гадком убийстве все до одного. И я в том числе. Но в расследовании дела я буду исходить из того, что я не виновен. Впрочем, каждый может поступить точно так же. Я уже побеседовал с некоторыми членами нашего общества, и, поверьте, былой опыт следователя дает мне право заявить, что вскоре убийца будет изобличен…
Послышался единый полувздох-полустон. Распорядитель нехорошо улыбнулся, почему-то посмотрел на часы и сел. Воцарилась тишина. Кто-то разок кашлянул, а потом раскашлялся надолго, с надрывом. Это был доктор, под конец он начал давиться, и это уже напоминало не кашель, а хрипы удавленника. Но его страдания не вызвали сочувствия, а, наоборот, злорадство. Когда он затих, тишина стала еще более неприятной. Каждый чувствовал, что надо что-то сказать, определиться в этой тягостной ситуации; и теперь, чем больше затягивалась пауза, тем более нелепо бы прозвучали любые слова.
«Хоть бы кто-нибудь покашлял», – подумал Виталя. Ему было муторно.
– У изуверов-следователей образца 1937 года один из способов добывания сведений заключался в многочасовом молчании, – прервал паузу Распорядитель. – Молчал следователь, молчал и обвиняемый. Это продолжалось очень долго, иногда днями. Под конец жертва уверовала, что следствию все известно, – об этом жертве постоянно намекали. В конце концов обвиняемый раскалывался… Я хотел рассказать вам кое- что из жизни топоров. Как вы помните, один из них дважды исчезал. В семь утра красный пожарный топор после рубки дров был помещен на свое законное место. В восемь пятьдесят пять его обнаружили в комнате
