Константин Рогов
Оборотень
1
Русский сектор Диптауна, обычно серый и неприветливый расцвечен яркими видеоэкранами и новостными табло словно больной пятнами во время лихорадки. Они транслируют, смакуя, недавнее происшествие. Раз за разом прокручивают одни и те же кадры из репортажа, прошедшего несколько часов назад по НТВ.
И глядя на привлекательную фигуру ведущей, за спиной которой мелькала нарезка оцифрованной видеосъемки (то подъезжающие к типовой многоэтажке на Каширском патрульные машины; то седой усатый подполковник бросающий в микрофон отрывистые фразы и решительно рубящий воздух ребром ладони; то — крупным планом — залитое кровью лицо жертвы), я подумал тогда, что маленькая сучка сработала на редкость профессионально, успев добраться до места и заснять все первой.
Экран был залит кровью, и казалась, она вот-вот перельется через его края и медленно закапает — кап, кап, все ускоряясь — кап, кап, кап, а потом потечет потоком по улице Диптауна, превращаясь в разбушевавшуюся во время тайфуна реку, сметая и переворачивая припаркованные машины, комкая картонные фигурки нарисованных людей…
Остро закололо виски, и я остановился, осторожно потирая их, стараясь ни на кого не смотреть, чтобы не видеть мертвецов, идущих мимо меня, нацепивших фальшивые маски, пытающихся выглядеть настоящими живыми людьми.
Позже, встреченный мной бывший одноклассник Сема Ткаченко, работающий «вольным стрелком» на ниве журналистики, объяснил мне, что я ошибаюсь.
— Это не профессионализм, — лениво помахивая сигаретой говорил он. — Сделала она репортаж — да. И что с того? Премию в пятьсот рублей дадут. В должности повысят — будет получать на несколько сотен больше. Сунут в зубы «Тэфи», ручки пожмут, пошумят немного и забудут. Это не профессионализм, Дима. Новостями у нас кто занимается? Или молокососы, которым после института надо еще пяток лет в общем котле повариться, чтобы стиль отточить, да имя сделать; или идеалисты, кретины, которые думают, что сбацав пару статеек про распространение детского порно в Диптауне, привлекут внимание общественности. Но общественности на это, грубо говоря, насрать. Насилие, кровь — это хорошо, насилие над несовершеннолетними — еще лучше. Сидят себе зрители перед экранами, попкорн жрут, зрелище смотрят — довольны. У программ рейтинги растут — телеканалы тоже довольны. И менты рады — глядишь им под шумок ассигнований подкинут. А журналисточка эта… Пятьсот рублей? Да она на косметику, парикмахерские, салоны дамские, маникюр, педикюр — за три дня больше тратит! «Тэфи» — вещь приятная, но безделушка, на полку она ее поставит пылиться и забудет. Можно, правда, потом гостям показать, похвастаться, да что проку с того? У тебя у самого что ли мало их — грамот, подарков, призов разных?.. Где они? В ящике стола где-то лежат, по дальним углам распиханы. Это не профессионализм, Дима. Профессионалы так не работают.
Я смотрел на него — уверенного в себе, расслабленного и ленивого, по-хозяйски водрузившего ноги на стол, и думал о том, что он-то без сомнения считает себя профессионалом. Да что там профессионалом, низко берешь, малыш, — хозяином жизни — вот это да.
— Разумеется, — снисходительно улыбнулся он мне в ответ на вопрос. — Я на репортажики не размениваюсь. Журналюгам платят мало, на гонорары не проживешь, а я, Дима, знаешь ли, привык жить хорошо. Чтоб и тачку новую раз в полгода купить можно было и на курорт какой-нибудь сгонять, расслабиться, отдохнуть… Я клиентов сам ищу, Дима. Кому из них марку торговую раскрутить, над имиджем поработать, кому — конкурента грязью облить. Ты сам считай: клиент за «заказняк» платит — раз, газетка гонорарчик подкинет — «два», а по пути глядишь репутацию себе сделаешь, борца с преступностью там или с коррупцией (когда на козла какого-нибудь в мэрском или губернаторском кресле накатить надо) — это уже «три». Глядишь, и орден дать могут, «За заслуги перед Отечеством», — Семен захохотал. — Да, впрочем, орден у меня есть такой, только на хрен он мне сдался?
— А самое главное-то что? — спросил я.
— Главное? Главное, Дима, это свалить вовремя. Чтобы те, на кого ты «чернуху» накатал, тебя не нашли и за ноги к потолку не подвесили.
Тогда я подумал, что главное это самое, у нас с Семой одинаковое. А неделей позже, позвонивший мне Валерка сообщил, что Ткаченко убили.
— Разборки говорят какие-то. Вроде наехал не на того по глупости, — туманно разъяснил он. — Послезавтра похороны. Придешь?
Да, — сказал я.
2
То же самое я сказал и женщине с серым лицом, которую повстречал на автобусной остановке. Привстав на цыпочки она усердно разглаживала на фонарном столбе отсыревший листок бумаги с коряво написанными от руки словами «сдается квартира». Старая и усталая, злая на весь мир и разочарованная — больше, разумеется, в окружающих, чем в самой себе, она смерила меня взглядом переступая с ноги на ногу. Сапожки у нее были потертые, со сбитыми носками и неоднократно заклеенные…
— Да, мне это подходит.
Сама квартирка с крохотной кухней и низкими потолками, покрытыми зелеными разводами расползающегося грибка, меня интересовала гораздо меньше, чем наличие оптоволоконного кабеля. Его провели в рамках социальной программы «Диптаун — в каждую московскую квартиру», приуроченной к очередной избирательной компании мэра. В спешно-показательном порядке мэрия финансировала проводку оптоволокна в нескольких отдаленных кварталах, а после успешных выборов, как водится, свернула проект, сославшись на недостаток средств.
— Коммунальные услуги оплачиваете сами, — предупредила женщина. — За свет, за воду, связь и кабельное… И никаких гулянок после одиннадцати вечера. Я женщина больная…
Я покивал, заверив ее, что шума от меня будет немного, оплатил наличными аренду на два месяца вперед и решил, что неуклюжий ригельный замок надо будет сменить незамедлительно. Такое старье не остановит и пятиклассника с отверткой.
В целом квартирка мне попалась неплохая, рядом с автобусной остановкой. А если не полениться пройтись пешком, то минут за десять можно добраться до станции метро, возле которой, по старому русскому обычаю, расположился стихийный рынок c тихими бабушками, разложившими на картонных коробках семечки и сигареты; с громкогласными торговками сморщенными пирожками и беляшами, от которых порой шел стойкий запашок собачатины; с угрюмой холодной забегаловкой, в которой толпился сумрачный и неопрятный люд, потягивая кислое, беззастенчиво разбавленное пиво; со сворой ярких крикливых цыганок, укутанных в серые пуховые шали; с цветочными и продуктовыми рядами, где торговали носатые кавказцы и обиженные на жизнь провинциалы; с лотками, заваленными новейшей аудио-, видео-, компьютерной и прочей продукцией, оперативно украденной и растиражированной предприимчивыми
