— Рог единорога, — ответил Род и, подняв взгляд, посмотрел в глаза Дюрера, горящие яростью.
— Анализ завершен, — прошептал голос у него за ухом. — Субстанция ядовита для человеческого метаболизма.
Род мрачно улыбнулся и нажал мизинцем на шишку на конце рога… «Рог единорога» стал пурпурным.
Весь двор ахнул от ужаса, так как все знали легенду, что рог единорога становится пурпурным, если в него поместить яд.
Катарина побледнела, она стиснула кулаки, чтобы скрыть дрожь.
Рука Логайра сжалась в огромный кулак, глаза его сузились, когда он прожег взглядом Дюрера.
— Ничтожество, если ты как-то участвовал в этой измене…
— Милорд, вы же видели. — Голос Дюрера стал ломаться. — Я только подал кубок.
Но его горящие глаза не отрывались от глаз Рода, казалось, намекая, что Род может избавиться от многих бед и мучений, если попросту тут же на месте выпьет это вино.
Роду было поручено вместе с тремя другими гвардейцами сопровождать Катарину из ее апартаментов в Большой Зал Общего Суда. Их четверка ждала перед палатами, пока не открылась дверь и не вышел, предшествуя королеве, Бром О'Берин. Двое солдат поместились впереди королевы и позади Брома, а Род и еще один гвардеец пристроились сзади нее.
Они медленно двинулись направо по коридору, приноравливаясь к шагу Катарины, а королева, закутанная в тяжелый меховой плащ и обремененная тяжелой золотой короной, двигалась очень медленно. Каким-то образом она ухитрялась при этом выглядеть скорее величавой, чем неуклюжей.
Когда они приблизились к Большому Залу, откуда-то выскочила одетая в бархат фигура — Дюрер.
— Прошу прощения, — обратился он, трижды поклонившись, — но я должен поговорить с Вашим Величеством.
Губы его были туго сжаты, а в глазах — гнев.
Катарина остановилась и вытянулась во весь свой рост.
— Так говори же, — ответила она, глядя сверху вниз на склонившегося перед ней человечишку. — Но говори быстро, смерд.
Глаза Дюрера вспыхнули при этом обращении, термин «смерд» был зарезервирован за крестьянами. Однако он сумел сохранить почтительный вид.
— Ваше Величество, умоляю вас не терпеть никакой задержки в заслушивании петиции Великих Лордов, ибо они крайне сильно возбуждены.
— С чего бы мне задерживаться с этим? — нахмурилась Катарина.
Дюрер закусил губу и отвел взгляд.
Глаза Катарины загорелись гневом.
— Говори, смерд, — резко приказала она. — Или ты смеешь предположить, что королева страшится выслушать свою знать.
— Ваше Величество… — проговорил с большой неохотой Дюрер, а затем снова обрушился, как лавина: — Я слышал, что сегодня при дворе должно быть заслушано дело двух крестьян.
— Да. — Рот Катарины отвердел. — Это дело порекомендовано мне тобой, Дюрер.
Глаза человечишки стрельнули в нее злым блеском, затем он снова стал сплошным подхалимским унижением.
— Я думал… я слышал… я страшился…
— Чего ты страшился?
— Ваше Величество были в последнее время более всего озабочены вашими крестьянами… — Дюрер поколебался, а затем, заикаясь, продолжил: — Я страшился… что Ваше Величество может… наверное…
Взгляд Катарины сделался жестким.
— Что я могу выслушать этих двух крестьян прежде, чем склоню свой слух к петиции моих вельмож?
— Вы не должны, Ваше Величество! — рухнул на колени Дюрер, умоляюще сложив руки. — Вы не должны сегодня идти на риск оскорбить Великих Лордов! Самой жизни вашей угрожает опасность, если вы…
— Смерд, ты что, смеешь думать, будто я страшусь?
Род закрыл глаза, сердце у него замерло в груди.
— Ваше Величество! — воскликнул Дюрер. — Я только хотел сказать, что…
— Довольно! — Катарина резко повернулась, презрительно оттолкнув тощую фигуру советника. Бром О'Берин и гвардейцы двинулись вместе с ней. Огромные дубовые двери распахнулись перед ними.
Род рискнул бросить быстрый взгляд через плечо.
Лицо Дюрера исказила гримаса злобной радости, глаза победоносно сверкали.
Наилучший способ заставить девчонку что-то сделать, это сказать ей: «Не делай этого».
Бром привел королевскую свиту в большое сводчатое помещение, освещенное рядом арочных окон с обеих сторон. Пятнадцатью метрами выше через зал тянулась, словно хребет, потолочная балка с отходящими к гранитным стенам дубовыми ребрами. С потолка свисали две большие люстры из сварного железа с горящими в канделябрах свечами.
Они поднялись на тронное возвышение в десяти футах над полом зала. Перед ними стоял огромный золоченый трон.
Бром провел их вокруг края возвышения к трону. Там гвардейцы расположились по обеим сторонам трона, а Катарина сделала последние полшага и встала, стройная и гордая, перед троном, глядя на множество людей, собравшихся внизу.
Это множество выглядело образчиками всех слоев населения. Они заполнили Большой Зал — от лестницы тронного возвышения до тройных дверей в противоположном конце зала.
Впереди расположились двенадцать великих вельмож, сидевших полукругом в деревянных креслах, напоминающих формой песочные часы, в двенадцати футах от ступенек трона.
За ними стояли сорок-пятьдесят пожилых людей в коричневых, серых или темно-зеленых одеждах с бархатными воротниками и в маленьких, квадратных фетровых шляпах. На их обширные животы спадали серебряные или золотые цепи. Бюргеры, догадался Род, местные купцы, чиновники, мастера гильдий — буржуазия.
Позади них находились черные с капюшонами рясы духовенства, а за ними серовато-коричневого цвета латаная одежда крестьянства, большая часть которого, Род был уверен в этом, была прислана с замковой кухни. Таким образом, на Общем Суде присутствовали представители всех классов.
Но в центре группы крестьян расположились четверо солдат в зелено-золотом — цветах королевы — а между ними стояли двое крестьян, один молодой, другой старый, оба выглядевшие перетрусившими и перепуганными почти до грани паники, вертевшие в мозолистых руках шляпы. У старика была длинная седая борода, юнец же был чисто выбрит. Оба были в темно-коричневых рубахах из грубой ткани, тот же самый материал обвязывал их ноги, служа им брюками. Рядом с ними стоял священник, выглядевший почти настолько же не в своей тарелке, как и они.
Все глаза смотрели на королеву. Катарина очень хорошо это сознавала; она выпрямилась и сохраняла свою позу, пока в зале не наступила полная тишина. Затем она медленно села, и Бром уселся по-турецки у ее ног. Тупые концы алебард глухо стукнули о камень, когда Род и трое других гвардейцев стали вольно, отставив пики под углом в двадцать градусов.
По залу прогремел голос Брома:
— Кто в сей день предстанет перед королевой?
Вперед шагнул герольд с пергаментным свитком и зачитал список из двадцати петиций. Первой была петиция вельмож, последней — петиция двух королевских крестьян.
Руки Катарины сжали подлокотники трона. Она произнесла высоким, ясным голосом:
— Господь наш сказал, что униженные будут возвышены, последние станут первыми, и посему давайте сперва заслушаем показания этих двух крестьян.
Наступил миг потрясенного молчания, старый герцог Логайр с ревом вскочил на ноги.
