Отвесные берега-кручи, начиная от городка Сказок, укрывали стремительные рисунки, точнее — наброски, будто неведомый гигант собрался было превратить эту излучину в своеобразную многокилометровую панораму, да в последний момент передумал.
Замысел его оживил только одну-единственную скалу, круто нависшую над водой. Из неё, подняв коня для прыжка, вырвался на простор реки былинный богатырь: лицо спокойное, открытое, в складках каменных уст пробивается улыбка. Казалось, берег вот-вот вздрогнет от мощного удара копыт, и всадник помчит по воде аки по суше.
— Тёзка твой, — пояснил Калий, — Илья Муромец. Впечатляет?
— И это всё — Анатоль?
— А то кто же. — Художник нахмурился, присел на пластиковую окантовку борта. — Кто ещё может придумать самую грандиозную в мире монументальную композицию «Славяне», зажечь своей идеей сотни людей, развернуть полным ходом работы, а затем… сбежать за какой-то юбкой?
— Зачем ты так? — укоризненно сказал Илья. — Ты же знаешь, насколько у него это серьёзно.
— Куда уж больше, — согласился Калий. — Мы всё ждали — может, вернётся. Полтора года ждали. Могли бы и сами… Но, во-первых, этика. Это же не бросовая идея, это, может, его песнь песней. Суперкомпозиция! А во-вторых, тут ещё дел — начать и кончить. По замыслу Жданова, в композицию должно войти около полутора тысяч панно, барельефов и горельефов. Плюс двенадцать крупномасштабных скульптурных элементов. А ты говоришь — Муромец!
— Послушай, брат, ты видел эту девушку?
— Ирину-язычницу? — Калий пожал плечами. — Я их и познакомил.
— Кто она? — поинтересовался Илья. — Какая?
— Красивая, — задумчиво ответил Калий, разворачивая судёнышко к берегу. — Очень энергичная: от неё так и брызжет энергией. Словом, огонь, а не девушка. Только не «ждановский» огонь — вспыхнул и погас. Ровный, сильный… Мы тогда ломали головы, как сохранить будущую композицию от капризов погоды, оползней, эрозии. Короче, как уберечь её для потомков. Искали специалиста. А Ирина как раз занимается консервацией и реставрацией ландшафтных памятников. Я и попросил её посмотреть этот берег…
Калий умолк. Шёл медленны, о чём-то размышляя. А когда Илья стал прощаться, сильно тряхнул руку, заглянул в глаза:
— Молодец, Садовник, что разыскал нас. Спасибо! — Он говорил убеждённо и горячо, по-видимому, утвердившись в каком-то своём решении. — А Тольке мы не дадим пропасть. Оправдываться не хочу — не знали о его беде. Деликатничали. Как бы, мол, не показаться назойливыми, нетактичными, не обидеть ближнего…
— А он сам себя вовсю обижает.
— Вот-вот! Ты, Илюша, занимайся своим делом, а мы… Ребятам я все тонкости ситуации объяснять не буду, но завтра же отправлю к Анатолю наших монументалистов. Всю секцию. Нагрянут, растормошат, о «Славянах» напомнят. Ведь они до сих пор ему верят. Понимаешь, — верят.
Он вернулся в дом на Шестом кольце ещё засветло.
В Птичий Гам Илья прилетел прошлой ночью, а так как особых притязаний к месту жительства у него не было, то и выбирать не стал. В полукилометре от реки его поманила целая россыпь зелёных огоньков — свободно, мол, милости просим, — и он, не раздумывая, пристыковал модуль, открыл все окна и мгновенно уснул. Единственное, чему он тогда порадовался, так это близости Днепра: «Хоть накупаюсь. Вволю! Всласть! Эх и чуден Днепр, когда несёт… уносит…»
Теперь, по прошествии рабочего дня, можно было и осмотреться.
Его новый дом состоял из двадцати трёх модулей. Четыре секции в четыре этажа, ещё шесть квартир, объединённые в один блок («Друзья, по-видимому», — отметил Илья), и его скромное жилище, прилепившееся ко второй секции.
Модульные дома часто выглядели недостроенными. Илье это нравилось, ибо привносило в жизнь ощущение движения. Всякая завершённость Илью настораживала. Законченное дело — спетая песня. Ещё живы её отзвуки, ещё память полна её словами, но песня, увы, ушла в небытие. Ушла потому, что пора запевать новую песню… Эту теорию «незавершёнки» Егор на одном из философских диспутов назвал образцом логической анархии и с напускной серьёзностью поинтересовался, как он, то есть Илья, реализовывал свои идеи во время операций. «Да ну тебя, — отбивался Илья. — Я говорю об общих закономерностях…» Он пытался даже контратаковать, разговор переключился на вечные истины, и наставник прервал их: «Вы потеряли предмет спора, ребята…»
Вечер был свободен, и Илья решил не нарушать обычай: новое место жительства обязывало его познакомиться с соседями.
«Меня зовут… Работал хирургом, сейчас специализируюсь как психолог. Увлекаюсь голографическими съёмками. Люблю и знаю жизнь деревьев. Буду рад, если окажусь вам нужным…»
Примерно такие слова говорил Илья новым друзьям. В ответ его одаривали улыбками, личными индексами связи, семь раз приглашали ужинать, а зеленоглазая Жанна из первого модуля тут же потребовала «консультацию» и так нараспев, с такой хитринкой говорила это слово, что Илья поспешил ретироваться.
Этот вечер визитов успокоил душу, успевшую за последний месяц испытать и обман лёгкой победы, и провал с экзаменом, а главное — успевшую понять и принять чужую боль.
А от понимания, считал Илья, до исцеления порой один шаг.
«Плохо только, — подумал он, возвращаясь домой, — что понимание пришло к тебе, а исцелять-то надо другого… Да и вообще — о каком понимании может идти речь? Ты уже раз поспешил, горе- психолог…»
Визит к соседу, к чьему модулю он пристыковался вчера вечером, Илья оставил напоследок.
Он поднял ладонь, и дверь послушно ушла в паз.
— В доме гость! — сообщил электронный секретарь и тут же добавил: — Хозяин улетел во Львов! Он оставил вам звуковое письмо. Включаю воспроизведение:
«Очень рад тебе, сосед, — видел, как ты вчера прилетел. Отчаянно спешу, брат, — скороговорка хозяина квартиры раскатилась по всем углам, будто бусинки. — Улетаю, возвращаюсь, улетаю. У меня там жена, понял, брат… Да ты садись. Садись и пей мой тоник — я сам придумал рецепт. Зови меня Гуго. Я толковый конструктор, а ещё ходят слухи, что я писатель. Если тебя не заговорил Дашко, — читай мои книги. Они на столике. А с Дашко ты, пожалуйста, не дружи — это хищник… Ну, всё, Гуго уже нет. Я уже ушёл, брат. Буду рад, если у нас найдутся общие интересы и увлечения».
— И я буду рад, Гуго, — негромко сказал Илья. — Я обязательно прочту твои книги. Вернёшься — заходи.
Это сбивчивое послание растрогало Илью.
Гуго почему-то представился ему маленьким, непоседливым человечком. Ну, не обязательно маленьким, но непременно очень живым и эмоциональным. Как он, например, на Дашко набросился! Дашко… Эдакий атлет из четырнадцатого модуля. Грузный, однако фигура спортивная. И деловой. Дашко?! Как цепко выхватил Дашко из моего краткого монолога-визитки упоминание о голозаписи: «Да, да, деревья — это интересно… А вам приходилось снимать сюжеты для программы „Инфор“? О-о-о! Постоянный корреспондент. Это просто замечательно! Я покажу вам мой конструкторский центр… Есть великолепные разработки… Уверяю вас: сюжеты будут сказочные…» Дашко… Личность, конечно, любопытная. Явная любовь к громким словам. Потом это местоимение
Ответов на эти вопросы не было. Однако за кратким предупреждением Гуго чувствовался не просто конфликт, а нечто большее. Илья решил непременно выяснить, в чём же здесь дело.
«Впрочем, это моя обязанность», — подумал он, и мысль эта показалась ему добрым знамением. Значит, новая жизнь приняла его. И он её принял — со всеми радостями и сложностями, которые открываются только пристальному и неравнодушному взору.
