сына, неподвижно сидящего на стуле возле кровати, готового прийти на помощь. Вильяр смущенно улыбнулся, не будучи уверенным в том, что эта улыбка появилась у него на губах, настолько он был изможден. Ему захотелось коснуться рукой руки сына, но рука его продолжала оставаться неподвижной.
Хеннинг заметил это беспомощное шевеление руки. Он взял руку отца в свою. Вильяр, успокоившись, снова погрузился в полубессознательное состояние.
Они были рядом, отец и сын, держась за руки, пока Липовая аллея не погрузилась в сумерки.
Священник был ничем не примечателен. Ни стар и ни молод, ни светел и ни темен, и даже глаза у него были какого-то неопределенного цвета. И если бы не монашеская ряса, он бы совершенно слился с окружающими, настолько тусклой была его внешность.
Но стоило узнать его поближе, как в нем сразу обнаруживались редкостные качества души. Одно только то, что он с такой обязательностью и с таким терпением взял на себя заботу о несчастной супружеской паре и переправил их домой, не бросив их по дороге, говорило о многом. Он понимал, в чем состоит истинное призвание священника. Поэтому его недолюбливали коллеги в Дании, считая, что он не всегда следует церковным предписаниям. Но всем давно было известно, что между церковью и христианством была пропасть. Много замечательных книг было написано о первоначальной религии, именуемой христианством. Эти книги на протяжении всех времен писались отцами церкви, среди которых самым значительным был апостол Павел. Его обширный труд, посвященный деяниям Христа, положил начало «усовершенствованию» церкви.
Малин, будучи верующей, чувствовала огромную симпатию к своему гостю и решила усерднее посещать церковь.
Но она сама знала, что ее намерениям не суждено было осуществиться. Местный священник очень быстро выхолостил бы всякое живое содержание из ее вновь обретенной набожности своими наставлениями и нудными проповедями.
Все сели за стол обедать. Малин приходилось то и дело усаживать Ульвара на место, потому что ему больше нравилось дергать кучера за усы, чем сидеть спокойно и есть. Ульвар был совершенно очарован его усищами. Еще до того, как все сели за стол, он пытался с помощью серных спичек поджечь все это великолепие. И только мягкие увещевания Марко воспрепятствовали этому. Ульвар прошипел что-то презрительно-неразборчивое, но подчинился. Из них двоих доминирующее положение занимал Марко, несмотря на свою спокойную сдержанность.
Наконец-то этот день подошел к концу. Да, Малин пришлось вертеться как белке в колесе, выполнять свои обычные домашние дела, разговаривать со священником, присматривать за мальчиками, кормить Хеннинга, покрикивать на Ульвара и осаживать его, потому что он был в этот день в дьявольски превосходном расположении духа, кормить кучера…
Священник решил переночевать у них. Она сама предложила ему это и была очень благодарна за то, что он согласился, хотя это и прибавило ей забот. Нужно было приготовить две комнаты, постельное белье, чистые полотенца…
И когда поздно вечером они сели ужинать, Малин вздохнула с облегчением. Ей удалось усадить за стол Ульвара, и она вежливо попросила гостей занять свои места.
Пока они усаживались, она вспомнила, что нужно накормить еще и Хеннинга, который весь день просидел у постели отца. Она сама называла это «у постели больного», не осмеливаясь смотреть правде в глаза: это было смертное ложе.
Стало уже темно, она зажгла лампу.
Стоя в дверях, она печально улыбалась. Хеннинг заснул, припав головой к постели, возле которой по-прежнему сидел. По-прежнему держа отца за руку, он лежал на ногах отца.
Малин снова вышла. Мальчик мог поесть и потом.
Когда она вернулась, Ульвар как раз бомбардировал собравшихся вареным картофелем. Устав за день, Малин на этот раз не выдержала.
— Сиди спокойно, маленький негодяй! — произнесла она сквозь зубы, дернув его за плечо.
И тут дверь открылась, и в комнату вошла сонная Белинда.
Малин и священник тут же поднялись и помогли ей сесть за стол. Им оставалось только гадать, в каком душевном состоянии она пребывает.
Беспомощно проведя рукой по лбу, она поочередно оглядела собравшихся. Похоже было, что она узнала священника, остальные же вызывали у нее страх.
— Отвратительная старуха, — пришел к заключению Ульвар.
Малин надеялась, что Белинда не поймет детскую болтовню. Было совершенно ясно, что его внешность вызывала у нее страх.
— Это мать Хеннинга, дитя, — сказала Малин. Ульвар презрительно фыркнул.
— Я спала? — спросила Белинда, не осмеливаясь смотреть ни на кого.
— Да, ты немного поспала.
Но было не ясно, что Белинда имеет в виду.
— Я не знала, что у нас гости, — сказала она. Священник и Малин переглянулись.
— Где Хеннинг? — спросила несчастная женщина. — И где мой муж?
— Они в спальне, оба, — быстро пояснил священник.
— Оба? Оба… — сказала она растерянно, словно не могла сопоставить вместе две разные вещи.
Посмотрев на свои руки, она засучила рукав и испуганно прошептала:
— Какая я худая!
— Ты была очень больна, Белинда, — сказал священник. — Но теперь все трудности позади.
— Я была больна? Не могу этого припомнить.
— И в то же время ты ухаживала за своим мужем, еще более больным, чем ты сама, — сказал священник.
Было ясно, что ей трудно во всем этом разобраться.
Она бросила осторожный, испуганный — но не лишенный удивления — взгляд на Ульвара. Ее тонкие пальцы теребили побледневшие губы.
— Я… Это так странно. Но я ничего не понимаю.
— Все будет хорошо, — успокоила ее Малин. — Садись за стол, Белинда, поешь немного! А потом мы поговорим.
Белинда внимательно посмотрела по сторонам.
— Сага… — произнесла она.
— Ее здесь нет, — коротко ответила Малин. — Я теперь вместо нее. Я Малин, дочь Кристера.
— Да, да, Кристер…
Она села на стул. И они снова с разочарованием заметили пустоту в ее взгляде.
Но за этой внешней пустотой таилось что-то еще.
Они понимали, что ей кажется странным, что ее вернули в ее собственный дом, но она была настолько неуверенной в себе, что не смела даже протестовать.
— Где Вильяр? — снова спросила она.
— Он спит в своей постели, — сказал священник. — Хеннинг теперь у него.
— Хеннинг… — нежно прошептала она.
После этого она успокоилась, сложив на коленях руки. Малин заметила, какими замерзшими они кажутся посреди лета. Наверняка она отморозила во время плавания руки, хотя и не так сильно, как Вильяр. И Малин с волнением думала, как он защищал ее от холода,
